Что-то мокрое и холодное прикоснулось к моему лицу. Я вдохнула – и воздух легко скользнул в легкие. Я открыла глаза.
Мы с Костей сидели на скамейке у церкви, он прикладывал к моему лицу грязноватый снежок.
– Ленка, а ты часом не беременная? – спросил мой ласковый братец. – Что за фокусы? Грохнулась в обморок, как институтка. Еле тебя выволок. Тебе бы на диету сесть, килограммчиков пять-десять сбросить.
– Кость, что это было?
– Что «это»?
– Ну, ты же видел! Лицо!
– А что лицо? Ну, свет, наверно, так упал. Да и вообще, покойники, они все такие – страшные.
– Но он же не был таким в начале! – я вырвала у Кости снежок и с яростью отшвырнула в сторону. – А крест? А свечи? А певчие? А кадило? А?..
– Да прекрати ты! – Костя стукнул кулаком по скамейке. – Что за истерика еще? Что за бред несешь?
– Ну, что с хатой будем делать? – Костя плюхнулся на диван в гостиной. – Продадим? Сдавать будем? Или устроим здесь дом свиданий? А что, составим график…
– Заткнись! – прошипела я.
– Да-да, – Костя закатил глаза к потолку. – Как же я забыл, а? Дядю только вчера похоронили, а я тут такие ужасные вещи говорю, да? До чего ж ты, Ленка, меня достала уже. Ладно, потом начет квартиры решим, не горит. Давай-ка завещание искать. И дневник этот самый. Могла бы и сама пошарить, когда одежду собирала. Неужели не интересно было?
Я не ответила. Потому что мне все же было интересно, даже очень. Но интерес этот казался каким-то противным, гаденьким, и я злилась на себя за него. Поэтому и искать не стала.
Завещание в сером конверте нашлось быстро. Оно лежало в серванте, отдельно от других документов, поэтому я и не заметила его сразу. Все свое движимое и недвижимое имущество дядя Паша завещал нам с Костей в равных долях. А вот дневника нигде не было. Мы перевернули все ящики, сняли книги с полок, заглянули во все углы.
– Может, он бредил? – Костя брезгливо отряхнул руки от пыли. – Погремушка еще какая-то. Чертова!
Он с силой толкнул ящик серванта, но тот не задвинулся до конца – что-то мешало. Костя снова выдвинул его. У самой стенки виднелось что-то темное. Он засунул руку в отверстие и вытащил потрепанную тетрадь в коричневой клеенчатой обложке. Бумага пожелтела, фиолетовые чернила выцвели. Костя быстро перелистал тетрадь.
– Смотри!
Последние несколько страниц были исписаны черной шариковой ручкой. Похоже, совсем недавно – в одном месте ручка потекла, и паста еще пачкалась. Я прочла последнюю незаконченную фразу: «Ее обязательно надо найти и…». И снова нехорошее предчувствие зашевелилось где-то под ложечкой.
– Там что-то еще, – сказала я и достала сложенную много раз огромную карту, напечатанную на тонкой шуршащей бумаге. В развернутом виде она не помещалась на полу комнаты. На карте тут и там были рассыпаны красные точки, десятка два, не меньше. И одна черная. Большая, жирная.
Я сложила карту, выхватила из рук Кости тетрадь, засунула все это в сумку. Подумав, положила туда же пакет с документами и альбом с фотографиями.
– Поехали домой!
– Ты что? – возмутился Костя. – Давай посмотрим, что еще забрать. Сюда ездить – как на край света. Кстати, глянь, сколько там у дядьки денег на счетах. Я видел целую пачку сберовских книжек. И, кстати, всего одну банковскую карту. Наверняка пенсионная.