– Мне другое странно, – Костя нежно поглаживал толстые пачки банкнот. – Как его накопления не сгорели в начале 90-х. Помнишь, как баба Нина плакала? У нее на книжке деньги на машину лежали – все пропало.
– Откуда ты знаешь, может, и сгорели. Может, у него намного больше было. Рублевые счета открыты уже после деноминации. А в евро – вообще несколько лет назад.
– Ладно, Лен, это все лирика, – Костя принялся строить из пачек купюр башню. – Давай-ка подумаем, как нам добыть эту самую хреновину, погремушку эту чертову.
– Кот, ты с ума сошел?! – я аж задохнулась от возмущения. – Ты что, не понял ничего? Это же на самом деле… чертова погремушка. Это ведь дьявол дяде Паше приснился, а никакой не «Христос Бог».
– Да прекрати ты молоть чушь! – заорал Костя. – Да, дьявол! С рогами и хвостом! Приснился и во сне подарил волшебный шарик. Дядька же писал, что треснулся башкой. Вот и снилась ему хрень всякая.
– Да. И шарик тоже приснился. И денежки вот эти, – я толкнула денежную башню, и она рассыпалась, пачки попадали на пол, и Костя проворно нырнул за ними под стол. – Денежки эти нам тоже сейчас снятся. Знаешь, Котик, есть такая философская система, солипсизм называется. Даже не система, а доведенный до абсурда эгоцентризм. Есть только я, а остального мира не существует – он мне просто снится.
– Уймись, а? – вполне мирно предложил Костя, снова усаживаясь в кресло, но я разошлась не на шутку.
– И не подумаю! Объясни мне, пожалуйста, откуда тогда, по-твоему, взялась эта штука?
– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – с подвывом продекламировал Костя. – Я так думаю, это какая-то инопланетная техника, только и всего.
– «Только и всего!» – передразнила его я. – Сам ты… идиот инопланетный! Ты же знаешь, не верю я ни в НЛО, ни в зеленых человечков. И вообще в жизнь на других планетах.
– Потому что ты чокнутая религиозная фанатичка. И мне плевать, во что ты там веришь или не веришь. Я собираюсь найти это место и выкопать шар. Дядька записал, где это?
– Записал, – вздохнула я. – И даже на карте отметил. Кость, я тебя очень прошу, не надо. Во-первых, столько лет прошло. Может, его и нет там уже давно. Во-вторых, это же дикая глушь.
– Вот и посмотрим, там или не там. А что глушь – ну и что? Наймем вертолет. Денег-то у нас – о-го-го!
– Вот именно, – я чуть не плакала, понимая, что переубедить его вряд ли удастся. – Неужели нам с тобой этих денег не хватит? Хочешь, я тебе свою половину отдам? Только не надо, пожалуйста, туда ехать. Ты прочитай последнюю запись, – я протянула Косте дневник.
– «Она снится мне каждую ночь, – недовольным тоном «ладно, только отвяжись » начал читать Костя. – Я хочу еще раз увидеть ее, взять в руки, почувствовать то тепло и покалывание, услышать звон колокольчиков. Заглянуть в ее бездонную глубину. Снова увидеть то, что увидел тогда. Почему только я не взял ее с собой? Но я не мог. Как бы я объяснил на контроле в аэропорту, что это? Я скучаю по ней, уже много лет. Чтобы поехать за ней, нужны огромные деньги. Они есть у меня, но я не могу с ними расстаться. Каждый потраченный рубль причиняет мне настоящую физическую боль. И я вынужден скрывать это, чтобы Костя с Леной не считали меня отвратительным скрягой. А я и есть отвратительный, мерзкий скряга. Скупой рыцарь. Они привозят мне деньги, потому что думают, что я живу на свою жалкую пенсию. А я беру. Потому что действительно живу на пенсию и на их деньги. А все остальное… А ведь по сравнению со мной они нищие, хуже, чем нищие. Я мог бы отдать им свои деньги, чтобы они ни в чем себе не отказывали, ездили по свету, пока молодые. Но я не могу, не могу! Что за наказание? Если только после моей смерти. Наверно, мне недолго осталось жить. У меня ничего не болит, и для своего возраста я просто неприлично здоров. Но мне нет от жизни никакой радости. Только сиюминутные удовольствия. Даже не удовольствия, а физическое удовлетворение – от еды, сна, посещения туалета. Одна радость, нет, не радость, а страсть, истощающая до полного изнеможения, – это поехать в какую-то дикую глубинку, найти развалины бывшей дворянской усадьбы, побродить там и вдруг увидеть в земле сундучок или горшок. Выкопать, привезти домой, почистить, пересчитать, рассортировать, продать. Двадцать раз пересчитать плотные, шершавые бумажки. Кто сказал, что деньги не пахнут? Их аромат не может сравниться ни с чем. Ни духи, ни изысканная еда, ни запах желанной женщины – все это и в подметки не годится запаху денег. Когда я беру их в руки, внутри все поет и пляшет. А потом пойти в банк, положить на счет и долго рассматривать цифру в графе «приход». Снова и снова доставать и смотреть. Доставать и смотреть. А по ночам просыпаться в ледяном поту и умирать от страха, думая о том, что банк может разориться, что государство снова наложит лапу на мои деньги. Снять и держать дома? И пугаться каждого шороха, каждую секунду ожидая визита грабителей?