Первым делом отворивший дверь, оглядел пристально меня, после чего взглянул на старика и тут же, опустив голову, отошел в сторону, пропуская нас внутрь.
– С возвращением, господин! Я погляжу, Вы привели гостя? – не сказал – промяукал слуга, потому как иначе, чем мяуканьем я не могу назвать его речь.
Обращение, которое использовал зеленоглазый господин, утвердили во мне мысль, что этот дом – полноценный особняк, а Зайцев – именитый дворянин. Впрочем, узрев внутреннее убранство, мои сомнения на этот счет в любом случае бы рассеялись. Лампы в доме хоть и были электрическими, но горели настолько тускло и с перебоями, что не мудрено было понять, насколько давно здесь провели электричество. Многие углы так и остались во мраке и, что в них таится, имелась возможность догадаться лишь по смутным очертаниям. Одна лишь прихожая способна поразить своими размерами, так как могла расположить в себе половину моей квартиры, а потому в ней умещались все вешалки, подставки для обуви и полочки для головных уборов с самым разнообразным, в том числе и довольно старомодным, содержимым.
Следующей комнатой шла гостиная. Я догадался об этом, увидев несколько диванов и кресел, обитых потертым, но всё ещё бархатом, окруживших резной миниатюрный столик на одной ножке посреди раскинувшегося восточного ковра. В стене был сделан камин, и недавно подкинутые в него полешки с треском и фырканьем пускали красные искры в дымоход. Но меня больше заинтересовал шкаф, поставленный в самом темном углу. Дверца его была стеклянная, и, подойдя к нему, я сумел различить целые сборники произведений. В большинстве своём это была бессмертная классика и, судя по обложкам, если здесь находились и не оригиналы, то точно первые издательства. Среди них я обнаружил книги таких известных писателей, как Толстой, Гоголь и даже труды Ломоносова, а полкой ниже стояли в стопку произведения Гёте и братьев Якоба и Вильгельма Гримм на родном для них языке. Но каково же было моё изумление, когда на одной из обложек я в витиеватом и наполовину стертом слове признал английского драматурга Шекспира!
Хозяин дома, должно быть, заметил мою увлеченность сим литературным антиквариатом. Подойдя ко мне сбоку, он произнес:
– Я вижу, Вы немало поражены, собравшимися на этих полках раритетах, друг мой. Но это лишь малая толика того, что Вы можете узреть в моём имении. Следующим вечером я проведу Вас в мою личную библиотеку, и там Вы узрите такие фолианты, при виде которых Шекспир покажется новомодным журналом для скучающих глупцов. Но это завтра, а сейчас я попрошу Вас последовать за мной. Стол уже ломится от яств и только и ждет, когда мы приступим к трапезе.
Мы отправились в обеденный зал.
Стол полностью соответствовал остальному убранству, без изъянов соотносясь с достоинством и древним изяществом дома. Относятся эти слова не только к столу, как предмету мебели, имеющий вид симбиоза грациозной резьбы по красному дереву, представляющий из себя смесь стеблей неизвестных мне растений и лоз винограда, и, прямо скажем, королевского размера, благодаря которому в былые времена здесь хватало места не только на всю хозяйскую семью, а также на семьи их гостей, но и к самому разнообразному выбору блюд, полностью, заполняющий собой столешницу. Если не считать пары тарелок, бокалов и столовых приборов, вся поверхность была уставлена мисками, салатницами, плошками, блюдцами с салатами, гарнирами, жарким, соленьями, часть из которых я знал, часть доводилось пробовать, про часть только слышал, а часть даже не мог представить из каких ингредиентов готовились. Были здесь и напитки, в самом своем различном виде – от безобидных соков, морсов, коктейлей и лимонадов до бутылей с винами, коньяком или ликером. Дабы сохранять здравомыслие, так как я находился на правах гостя, я предпочел испробовать не более одного бокала вина, после чего испивал лишь недурманящие напитки.
В особенности мне понравились некие мясные нарезки, с легкой остринкой и полной прожарки. Я старался брать понемногу из каждого блюда, дабы испробовать всего, однако именно этих нарезок я добавлял к себе неоднократно. Хозяин заметил моё увлечение и, кажется, даже поощрял его. На моё восхищение искусством повара старик лишь зловеще улыбнулся, ответив, что суть здесь не столько в способе приготовления, сколько в особенности самого мяса.
По окончании ужина Зайцев провёл меня в, должно быть, уже заранее подготовленную комнату. Она находилась на втором этаже у самой лестницы. В ней была уже заправленная постель, письменный стол, мягкий ковер и окно, выходящее прямиком на черное пятно леса. Рюкзак мой также присутствовал.