– Я Вас всему обучу, друг мой. Передам Вам все знания, познакомлю Вас с самой Бездной. Да не дрожите Вы так! Всего одна жертва, одна подпись – и мы с Вами станем служить одному Господину. Что ж Вы медлите, друг мой?! Не Вас ли манила эта сверхъестественная сила, эти могущественные обряды?
Мы подошли к самому пню. В мою руку уперлась деревянная рукоять. Я опустил взгляд, и моё сердце бешено застучало. Прокля́тый колдун протягивал мне искривленный ритуальный нож, недвусмысленно вещая:
– Всего лишь один удар. Уверяю Вас, друг мой, его с лихвой хватит, чтобы это крохотное тело испустило дух, отдав свою душу нашему Хозяину. А Вы в это время хватайте перо и чертите свою подпись в жертвенном томе. Я уверен, Господин будет благосклонен к своему новому последователю. Да что Вы не берете кинжал?! Перед Вами не Ваш сын и не сын Вашего знакомого, а всего лишь случайный беспомощный ребёнок! Никто не заставляет Вас даже его есть, так, что Вы тяните?
В моих глазах промелькнул холодный ужас. Старик, должно быть, заметил это, потому как его зловещий взгляд изогнулся в недоумении и разочаровании.
– Вы… Вы до сих пор не поняли? Та самая жареная нарезка, что Вы так расхваливали этим ужином…
Я больше не мог себя сдерживать. Отвратительный ком подступил к моему горлу. Меня обуял неудержимый страх и отвращение, и я непроизвольно сделал два шага назад. В тот же самый миг лицо колдуна сделалось по-дьявольски ужасающим. В нем читались гнев и презрение, направленные всецело на меня.
– Я в Вас разочарован. Я ожидал от Вас больше решимости и стремления, но Вы оказались ничтожны и слабы. Видимо, мне придется сделать всю работу за Вас. Я сам усыплю ребёнка, а Вы хватайте перо, сучок, – да хоть собственным пальцем ставьте свою роспись!
Старик развернулся в сторону пня и перехватил нож, держась теперь за рукоять. Черный кот вскочил на пиктограмму и вперил свои ядовитые сузившиеся от нетерпения глаза, предвкушая кровавую расправу. Присущая всем котам дьявольская черта играться с жертвами, после чего безропотно кончать их – не для утоления голода, а из сатанинского удовольствия, – особенно остро ощущалась именно в этой ночной твари.
Зайцев поднял руку. Прямо над ребенком нависло сверкающее искривленное лезвие, и в глазах малыша мне показались слёзы. Старик замахнулся, кот протяжно мяукнул, приблизившись вплотную к несчастной жертве, и…
Я больше не мог оставаться в стороне. С меня будто спала пелена наваждения. Позабыв на миг про сковывающий меня ужас, я, не раздумывая, бросился вперед и толкнул в бок не ожидавшего помехи колдуна. Я не рассчитывал силы, все мои мысли были лишь о спасении ребёнка. Старик буквально отлетел от моего удара, скрывшись во тьме окружающей нас ночи. И как только его мантия, колыхаясь, исчезла из вида, до моих ушей донесся отчаянный крик человека, находящегося на волоске от смерти, постепенно удаляющийся и закончившийся глухим стуком упавшего тела.
На мгновение воцарилось безмолвие – ощутимое и тягучее, которое разорвал звонкий голос черного кота. Однако это был не вой питомца, потерявшего хозяина. В этом голосе не было ненависти и желания разобраться со мной. В протяжном мяуканье я услышал то, от чего я лишился последней нити, связывающей моё сознание со здравомыслием, потому что в звуках, что издавало это адское отродье, я услышал злорадный бездушный смех, словно сам Сатана покинул свои нечестивые владения, чтобы посмеяться надо мной, и в этом смехе я слышал лишь одно: "Убил! Убийца!".
Потеряв остатки разума, я схватил всё также бездвижно лежащего ребенка и со всех ног бросился в ту сторону, с которой меня привела злополучная тварь. В ушах у меня стоял голос адского отродья и, сколько бы я не убегал, казалось, он ни на йоту не стихает. Я бежал, сломя голову, совершенно позабыв, что нахожусь в лесу. Меня абсолютно не волновало, врежусь ли я в ствол или напорюсь глазом на сук. Единственным моим желанием было выбраться подальше от этого грязного кошмарного места.
Вот ветви вновь начали хлестать меня, но я продолжал бежать, не сбавляя шаг. Ветвей становилось всё больше. Они царапали мне лицо, хватали за одежду, цеплялись к волосам, но я был настолько напуган и поглощен охватившей меня паникой, что лишь рьяней вырывался из их цепких объятий.