Испытал ли я глубочайшую тревогу и страх за Осси при виде её окровавленного тела?
Скорее да, чем нет.
Но я не считал нужным бросаться к ней сломя голову. Торопливость здесь не поможет. Терпение делает нас сильнее. Рыжая воительница должно сполна хлебнуть боли, и не важно, заслуживает она столь несправедливого наказания, или нет. Судьба подвела её к этой мрачной черте неспроста. Каждая секунда, каждый вдох, каждый стон — это призыв боли, делающей нас сильнее.
Сотканный из двух десятков мужских лиц плащ тронул мои ноги, когда я зашагал в сторону Осси. Каждый мой шаг сопровождался нежным поглаживанием содранных кусков плоти по кровавому доспеху. Нежным, как материнское поглаживание по головке младенца. Я делал шаг на встречу своим друзьям, а содранные лица безмолвно нашёптывали мне истину; их губы дёргались в безмолвии, но мышечная память помнила всё, будто огромная флэш карта с ценной информации. Нужно лишь подсоединить — и целый мир откроется перед твоим усидчивым взором.
Обречённые мужские лица не имели глаз, но в их власти раскрыть мне глаза. Их тишина порождала гвалт, от которого из ушей готова была хлынуть кровь. Сотканные в ужасную накидку лица были хуже паразита, пожирающего тебя изнутри, но в даруемой ими силе есть один очень важный урок — смирение и принятие.
Мой разум не сгорел подобно клочку бумаге, объятым жадным пламенем. Впрыснутое в мою кровь безумие растеклось по венам и прижилось, как в родном доме. Страдания и боль давно сделали меня сильным. Даже для такого дерьма.
Подойдя к Осси, я искривил губы от отвращения. Девушка напоминала манекен, свалившийся с прилавка прямо под ноги разбегающейся в панике толпы. Обе ноги сломлены, переломанные кости разорвали не только её плоть, но и кожаные штаны, залив всё кровью. Она ещё дышала, хотя, натужный хрип и сопение сложно назвать дыханием. Она была в сознании, несмотря на сломанную челюсть и огромную гематому, сделавшие её лицо похожим на перезрелую сливу. Оба глаза были скрыты вздувшимися веками, обе ноздри сочились кровью, как и её оба уха. Дрюня попытался убрать с её лица выпачканные кровью волосы, но сделал только хуже, оставив на опалой щеке несколько царапин.
— Отойди от неё, — сказал я Дрюне.
Воин в гнойном доспехе бросил на меня взгляд полного гнева и отчаяния, словно это его жена сейчас умирала на холодном асфальте в окружении пылающих домов. Но он не стал спорить. В полном молчании он встал и отстранился, подняв с багрового полотна свою уродливую секиру из двух замученных и содранных лиц.
Я опустился на колено возле рыжей воительницы и еще раз осмотрел изувеченное тело. Осси тяжело дышала, противный хрип сопровождался выделением кровавой слюной, собиравшейся на разбитых губах и медленно стекающей по подбородку на пол.
— Червяк, ты сможешь ей помочь? — нервозно кинул Дрюня, — Или хотя бы облегчи её страдания!
— Ты мог собственными руками облегчить её страдания…
— Что ты хочешь сказать?
Скрежет гнева коверкал каждое его слово, брошенное в мою спину.
Огромная фигу приблизилась ко мне и схватилась за один из кровавых рогов на массивном наплечнике. Я сразу же скинул его протянутую в агрессии длань ударом своей руки по его предплечью в гнойной корке.
— Уйди! — гаркнул я на Дрюню. — Не мешай мне. Отойди и терпи.
В лунных глазах моего друга пляса зелёное пламя, олицетворяющее гнев. Он повиновался, шагнул назад по гладкому покрову чистой крови, не спуская с меня глаз. Ему нужно последовать примеру Ансгара, стоять молча и смотреть, не приставая ко мне с тупыми вопросами.
Я опустил руку и погрузил пальцы в глянцевый настил под своими ступнями. Зачерпнул ладонь свежей крови и омыл лицо Осси со слова:
— Кровь смоет страх, но боль никуда не денется. Не нужно бояться боли, её нужно пропустить через себя.
Всё это время я ощущал жизнь, медленно вытекающую из её тела. Женское сердце билось подобно расстроенному метроному, чья стрелка вот-вот замрёт. Я ощущал страх, испускаемый выступившими каплями пота на скорчившемся от дикого спазма лице.
Я снова опустил руку, набрал целиком ладонь и вылил кровь Осси в рот, отстранив поломанную челюсть в бок.
— Новая кровь вдохнёт новую жизнь, — сказал я. — Горький вкус пробудит умирающий разум.
Я не знаю, шептал ли я взаправду все эти слова, или они звучали лишь в моей голове, но сами фразы… я их не знал, красивые слова словно транслировали в мой разум. С каждым литром крови, пропущенным по венам через мой мозг, я насыщался новыми знаниями. Новыми всплесками воспоминаний, новыми страданиями. Счастьем, которым никогда не обладал. Страшный плащ, не способный холодной зимней ночью спасти от знойного мороза, делился со мной знаниями двух десятка мужчин. Слова вливались в мой разум и шевелили губами, словно я зачитывал редкую книгу, впервые попавшую в мои руки. Я не противился чужим мыслям, наоборот, их сила пропитывала каждую клетку моего организма.