Насмотревшись, я поднял глаза. Сигарета вновь в её губах. Она убирает с лица слипшиеся волосы, осматривает коридор. Замечает облезлые обои, потрескавшийся потолок и протёртый до дыр линолеум под нашими ногами.
— Нравится? — спрашиваю я.
— Прикурить найдётся?
Я ушёл в кухню, взял зажигалку со стола и вернулся к ней. Она поделилась сигаретой, мы закурили. Пепел сыпался на пол и мне было плевать, как и ей. Она даже не спросила, просто стряхнула и сказала:
— После того дня я искала тебя. Даже не знаю, почему. Я была в бешенстве! Я была зла на тебя! Я хотела вспороть себе вены!
— Ты молода, — сказал я, стряхнув пепел. — Сама не знаешь, чего хочешь.
— Считаешь меня глупой девкой?
— Да.
Её настроение менялось как музыка у таксиста. Женское лицо вдруг исказилось злобой с тенью страдания. Но не увидав моей реакции, её кожа вытянулась, губы поджались. Она затянулась, запрокинув голову и закатив глаза.
— Я. Знаю. Чего. Я. Хочу! — прорычала она в потолок.
— И чего же?
— В тот день мне понравилось… Понравилось как ты меня душил.
Откровенно говоря, я был удивлён. И мне стало безумно любопытно, что именно ей понравилось.
— Я многих парней просила придушить меня также, как и ты в тот раз. Они брали простыни, туго оборачивали вокруг моей шеи, и даже пытались что-то изобразить.
Она умолкла. Курила, выпускала дым, и мне показалась, что она подбирает слова. Именно этот разговор она не репетировала. Она боялась его, всячески избегала. Старалась пресечь, не дав ему развиться до откровений, но у неё ничего не получилось. Больная тема всегда вылезает наружу. Рядом со мной она не сможет упрятать ни одной своей грязной мысли так глубоко, чтобы я не смог достать.
— Они душили меня, — продолжила она, — как-то неубедительно, словно боялись. Душили для вида, но не для кайфа. А я требовала их душить меня до тех пор, пока я не обмякну! Эти никчёмные ублюдки должны были душить меня по-настоящему! Но они называли меня ебанутой и просто трахали. А я лежала на кровати с каменным лицом, смотрела в потолок и курила, пока они спускали мне на живот. После того как ты ушёл, я больше ни с кем не получала удовольствия. Жизнь стала пресной! Даже эти сигареты… Я словно перестала ощущать никотин. И только мысль о том, что, возможно, ты действительно хотел меня придушить, возбуждает меня.
А ведь она права, в тот день я действительно хотел её придушить. Мне хотелось убить эту сучку за её гнусное поведение. Хотелось повалить её на пол и смотреть, как от удушья краснеет лицо, как выпучиваются глаза, как надуваются вены на лбу, как текут слюни по губам и как она безмолвно дёргает ртом до тех пор, пока мозг не отключиться от кислородного голодания. Она не имела никакого права тыкать в меня пальцем и называть мудаком!
Еще тлеющий окурок она принялась крутить пальцами, словно намекая мне, что его нужно куда-то пристроить. Обернувшись, я увидел грязную пепельницу с горой окурков на кухонном столе. Она тоже приметила кусок стекла для сбора фильтров.
— Я останусь? — спросила она, и я почувствовал чужие пальцы на перетянутому пластиковым хомутом дрыну.
Глава 2
Испытывал ли я к ней ненависть? Да.
Хотел ли я её убить? В порыве гнева, вызванным её наглостью, — да. Еще как! В тот день сковавший мои мышцы спазм был на столько сильным, что легкие, сердце и желудок заныли от невыносимой боли, словно в каждый орган медленно вгоняли сотни раскалённых игл. В тот день я лишь охладил иглы. Боль отступила, но гнев не давал мне окончательно очиститься от назойливых игл, не дававшим мне спокойно спать и работать. Возможно, я мог забыть эту суку и излечиться, но кто знает.
Я не мог её забыть.
И вот, она заявилась ко мне лично, переступила порог дома и проситься остаться. А я смотрю на её пухлое лицо, на дешёвую губную помаду, на медленно расползающуюся тушь по векам и заметно отслаивающуюся штукатурку под гнётом жирных капель пота. Она жалкая. Она безобидная. Она бедная девчонка, лишённая родительского воспитания. И даже то, что ей даст школа, институт, улица и работа — не смогут закрепиться в её голове, так как она ходит по твёрдому асфальту. А нужно идти по тонкому льду. Её душа должна прочувствовать всю остроту жизни. Коснуться смертельной опасности, и даже переступить одной ногой за черту. Взглянуть на смерть. Окинуть взглядом возможные последствия людской небрежности и непредусмотрительности. Набрать в ладонь горсть праха, некогда бывшим твоим домом и твоей жизнью. И в тот же миг все полученные знания вольются раскалённой лавой в разум и застынут там навечно, напоминая каждую секунду как тяжело и больно было тогда, в прошлом.