— Дома никого нет! — закричал я, пытаясь еще туже затянуть хомут. — Уходите!
Я никого не ждал. А кому надо — могут домой попасть при помощи ключей. Я десять часов ждал этого момента, и не собирался отступать от намеченной цели из-за кого-то, кто сейчас стоял за дверью.
Вспыхнувшая злость стиснула мои губы. Я хотел сделать звук на смартфоне еще громче, но он уже и так был выставлен на полную. Блять! Я принялся усердно наяривать, но от моего пыхтения лишь содрогался воздух. Давай-давай-же! Сука! Давай! Фальшивые крики в полной мере уже были не способны довести меня до точки извержения, от чего я был готов разбить телефон о стену. Я зарычал. Замахнулся.
Но, раздался очередной звонок в дверь. Затем стали громко колотить в дверь. Пришлось надеть трусы и домашние хлопковые шорты, но, оставив блестящий от пота торс голым и, до конца неудовлетворённым, я покинул туалет. В коридоре я продолжал выслушивать глухие удары, вызывавшие во мне лёгкую тревогу. Я нашёптывал сухими губами, чтобы они прекратили. Чтобы они угомонились и не касались моей двери! Но они продолжали.
Долбили и долбили.
Стучали в дверь и названивали в мерзкий звонок.
Меня мало чем можно удивить, но открыв дверь, я обомлел от удивления. В душном коридоре, у порога моей квартиры стояла девчонка. Невысокая и пухлая. В плотно облегающей джинсовой жилетке, обшитой яркими нашивками аниме персонажей. Девке на вид лет двадцать, а в голове видимо еще блуждает десятилетняя девочка в поисках бассейна с орбизами. Эта тучная девчонка с прямыми чёрными волосами до плеч, пухлыми губами и круглым носом — та самая лисичка с комикона. Пиздец… Она нашла меня…
Только один человек мог ей сболтнуть, где меня найти.
Завидев меня, она удивилась не меньше моего. Её голова на тучной шее дёрнулась, когда я открыл дверь и уставился в её быстро набухающие глаза.
— Ты живой? — промямлила она с каким-то отвращением на губах.
— Как видишь.
— Но твоя мама сказала…
— Она мне не мать.
— Слушай, — сказала она, заправляя чёлку за ухо; на мочке висела серёжка в виде головы единорога, разукрашенного всеми цветами радуги, — мне глубоко посрать на ваши отношения с матерью…
— И зачем ты тогда приходила? — я продолжал стоять у двери, щеголяя перед девчонкой блестящим торсом.
— Хотела обрадовать твою мать. Не каждый день узнаешь, что скоро ты станешь бабкой.
— И что она тебе ответила?
— Что ты умер.
Я опустил глаза на её пузо, огромное, но не из-за развивающегося там плода.
— И какой месяц? — спросил я.
— Я не беременна.
— И зачем ты снова сюда пришла?
— Может, ты меня впустишь, — заныла она, заливаясь потом в душном коридоре.
Меня забавляло видеть, как на её гладком лбу выступают капли пота. Чёлка уже слиплась, и несколько прядей облепили лицо. Подбородок чуть дрожал, глаза нервно скакали по моему каменному лицу. Она прижимала руки к телу, явно опасаясь засветить пятна пота, медленно расползающиеся по серой майке с длинным рукавом в области подмышек. Но от моих глаз ничего не скроешь. И даже не получиться замаскировать кисловатый запах, появившийся в воздухе благодаря спариванию дешёвого парфюма и юношеского пота. Отборная смесь, способная свалить слона.
— Я еще раз спрашиваю: зачем ты сюда пришла?
— Порадовать твою мать.
— В каком смысле? — спросил я, чуть усмехнувшись.
Её лицо искривилось, словно объятое гневом или сильной обидой. Брови нахмурились, скрыв наполовину глаза. Она втянула побольше воздуха через ноздри и выпалила на весь подъезд:
— Сказать ей, что она НЕ станет бабкой! Сказать ей, что её сын не станет отцом! ЧТО В ЕГО СПЕРМЕ ВСЕ СПЕРМАТОЗОИДЫ ДОХЛЫЕ!
Больная сука!
— Я не её сын!
Она не знала, что сказать. Скорее всего, она репетировала речь, уж слишком хорошо у неё получилось высказаться с учётом зримого волнения, сотрясающим её тело рывками частых вздохов. Девчонка готова разрыдаться. Но она справляется с волнением. Её пухлая ладонь утопает в кармане короткой юбки, скрывающей широкую утяжку чёрных чулок.
Она достаёт пачку сигарет. Вытаскивает сигарету, которая быстро пристраивается между её пухлых губ.
— Потеряла, — не размыкая губ пробубнила она, руками ощупывая своё тело.
— Что ты там потеряла?
Я заинтересовался лишь по одной причине: сейчас я был не против выкурить настоящую сигарету, лишь представив в своём зеве вкус горячего никотина, вызванный тлением сухой травы, а не кислой жижи со вкусом лесных ягод.
Она промолчала, продолжая запускать ладонь во все карманы своей жилетки.
— Ладно, — не выдержал я. — Заходи.
Я отошёл и распахнул дверь шире, чтобы она точно смогла поместиться в дверном проёме.
Она вынула сигарету изо рта и одарила меня тёплым взглядом. Улыбка не заставила себя долго ждать.
— Спасибо! — сказала она, и ноги в клетчатых чулках перешагнули порог моей квартиры.
Только сейчас я увидел кардинальные изменения, которых не замечал в упор. Кожа на ногах была украшена дюжиной мелких татуировок, среди которых можно было различить разноцветное сердце, чёрно-белую рожу Микки-Мауса, остроконечную звезду, Спанч-Боба, ухмыляющееся лицо Наруто, четыре туза, две розы, одну огромную сиську с красным соском, Джоконду с улыбкой до ушей, пистолет с дымящимся дулом, огромный талмуд с надписью на обложке «Дерьмо».
Я был разочарован. Её ноги стали стенами заброшенного туннеля для новичков граффити. Какой-то начинающий тату мастер вместо свиной туши выбрал её для набивания руки.
— Нравится?
Я не сразу её услышал. Я продолжал пялиться на её ноги и представлять, как можно было острым ножом для резки линолеума аккуратно срезать всё это уродство. Конечно, останутся шрамы, но они куда лучше, чем это блядство.
Насмотревшись, я поднял глаза. Сигарета вновь в её губах. Она убирает с лица слипшиеся волосы, осматривает коридор. Замечает облезлые обои, потрескавшийся потолок и протёртый до дыр линолеум под нашими ногами.
— Нравится? — спрашиваю я.
— Прикурить найдётся?
Я ушёл в кухню, взял зажигалку со стола и вернулся к ней. Она поделилась сигаретой, мы закурили. Пепел сыпался на пол и мне было плевать, как и ей. Она даже не спросила, просто стряхнула и сказала:
— После того дня я искала тебя. Даже не знаю, почему. Я была в бешенстве! Я была зла на тебя! Я хотела вспороть себе вены!
— Ты молода, — сказал я, стряхнув пепел. — Сама не знаешь, чего хочешь.
— Считаешь меня глупой девкой?
— Да.
Её настроение менялось как музыка у таксиста. Женское лицо вдруг исказилось злобой с тенью страдания. Но не увидав моей реакции, её кожа вытянулась, губы поджались. Она затянулась, запрокинув голову и закатив глаза.
— Я. Знаю. Чего. Я. Хочу! — прорычала она в потолок.
— И чего же?
— В тот день мне понравилось… Понравилось как ты меня душил.
Откровенно говоря, я был удивлён. И мне стало безумно любопытно, что именно ей понравилось.
— Я многих парней просила придушить меня также, как и ты в тот раз. Они брали простыни, туго оборачивали вокруг моей шеи, и даже пытались что-то изобразить.
Она умолкла. Курила, выпускала дым, и мне показалась, что она подбирает слова. Именно этот разговор она не репетировала. Она боялась его, всячески избегала. Старалась пресечь, не дав ему развиться до откровений, но у неё ничего не получилось. Больная тема всегда вылезает наружу. Рядом со мной она не сможет упрятать ни одной своей грязной мысли так глубоко, чтобы я не смог достать.
— Они душили меня, — продолжила она, — как-то неубедительно, словно боялись. Душили для вида, но не для кайфа. А я требовала их душить меня до тех пор, пока я не обмякну! Эти никчёмные ублюдки должны были душить меня по-настоящему! Но они называли меня ебанутой и просто трахали. А я лежала на кровати с каменным лицом, смотрела в потолок и курила, пока они спускали мне на живот. После того как ты ушёл, я больше ни с кем не получала удовольствия. Жизнь стала пресной! Даже эти сигареты… Я словно перестала ощущать никотин. И только мысль о том, что, возможно, ты действительно хотел меня придушить, возбуждает меня.