Чтобы сменить тему, я сказала:
— Лиза тоже замечательная. Она очень умная, хотя я не слишком-то много с нею общалась. Здорово снова иметь возможность общаться с другой девушкой, даже если она довольно сильно отличается от меня.
— Если она умна, то вряд ли настолько сильно отличается от тебя.
Мне захотелось побиться головой об стену. Я не могла объяснить, что она из «плохих ребят», а я — подающий надежды супергерой, и как именно она «умна». Я сама загнала себя в угол и теперь не знала, что ответить. Не стоит попадать в такую ситуацию в будущем. Наконец я сказала:
— Она всего на год старше меня, но уже закончила школу, — это правда. Она сжульничала, но технически — она получила полное среднее образование.
Папа улыбнулся:
— Впечатляет. Скажи мне ещё, что они все ученики-отличники, которые могут служить тебе хорошим примером для подражания.
Я чуть не подавилась. Хорошие примеры для подражания? Они? Я удержала невозмутимое выражение лица и ограничилась лёгкой улыбкой, покачав головой.
— Увы.
— Жаль. А что насчет остальных?
— Думаю, Алек из них младше всех. С ним непросто общаться. Он талантливый художник, насколько я могу судить. Но я не видела, как он рисует. Кажется его трудно чем-то заинтересовать или заставить в чём-то принять участие. Он всегда выглядит скучающим, — только сказав это вслух, я поняла, что это не совсем так. Два раза я видела, как Алек реагировал на происходящее, это было когда он немного подшутил над Брайаном, выводя его из равновесия, и после моей драки с Сукой. Возможно, он любит позлорадствовать.
— А последняя? Рита? Или Рейчел?
— Рейчел. Я не смогла с ней подружиться. Она мне не нравится.
Папа кивнул, но ничего не сказал. Я ожидала типичную лекцию родителя вроде «…может быть, если ты проявишь интерес к тому, что она любит…» или какой-нибудь другой бессмысленный совет. Мой папа не стал этого делать, он просто откусил ещё кусочек отбивной.
Чтобы заполнить тишину, я решила немного уточнить.
— Она хочет, чтобы всё было так, как она желает, а если этого не происходит, то она злится. Ты знаешь, мне хватает этого и в школе.
— Знаю, — сказал папа. Это был великолепный для него предлог расспросить меня о том, что происходит в школе, но он не стал этого делать. Он промолчал.
Я ощутила безмерную благодарность. Мой отец уважал границы, которые я установила, не давил и не пытался раскопать больше. Он делал этот разговор легче, чем он мог бы быть, и я понимала, что для него это непросто.
Я чувствовала себя обязанной ему. Вздохнув, я призналась:
— В школе… некоторые осложняют мне жизнь. В понедельник они окружили меня. Просто по очереди стали меня оскорблять. Вот почему мне пришлось уйти, и я поехала в центр, — мне было неловко, потому что просто пережить это было уже унизительно, даже без необходимости рассказывать отцу. Да и вообще, сейчас это было так не в тему… Но если я не скажу ему прямо сейчас, не думаю, что смогу когда-либо.
Отец немного пришёл в себя. Я видела, как он берёт себя в руки и пытается подобрать слова, прежде чем спросить.
— Не хочу приуменьшать то, что тебе пришлось перенести, но… они больше ничего не делали?
Я прожевала и вопросительно приподняла брови. Вообще-то они делали, но я же не могла сказать: «Они использовали смерть мамы, чтобы вынести мне мозг» без того, чтобы не объяснить главную роль Эммы.
— Ничего похожего на то, что было в январе? — спросил он.
Я опустила взгляд на тарелку, затем покачала головой. Через несколько секунд я сказала:
— Нет. Случай в январе — единичный. С тех пор они устраивали только мелкие «пакости», ничего подобного тому, что случилось в тот раз, — я показала пальцами кавычки, произнося слово «пакости».
— Хорошо, — тихо сказал отец. — Большое облегчение узнать об этом.
Я не хотела рассказывать что-то ещё. Можно было подумать, что мне станет легче после того, как я открылась, но это не так. Я чувствовала разочарование, гнев и неловкость. Это было напоминанием, что я не могу быть полностью откровенной с отцом, как раньше. Больше всего на меня давила вина. Часть её была за то, что из-за моего молчания мой папа, похоже, думал, что каждый раз, когда надо мной издевались, всё было почти так же ужасно, как четыре месяца назад, когда случилось самое худшее. Я ткнула кусочек бекона вилкой.
— Когда ты уходишь? — спросил папа. Я взглянула на электронные часы на плите.
Я была рада поводу уйти.
— Сейчас. Всё нормально? Я ненадолго.