Слава не говорил и не думал - "Марина", и поймал себя на этом. Только "она", "ее", "ей". Было ли так всегда? Такая шальная и подленькая мысль, словно ему все равно кто именно возбуждает его страсть, его желание жить, придает смысл телодвижениям и раскручивает внутренний моторчик бытия. Может быть, это и правда, но не та, о которой стоит думать именно сейчас, при соприкосновении с ее кожей с бегущими токами уже близкого пика, восторга, пароксизма, и не та правда, которая верна во времена одиночества и зимы. Ее нужно назвать ложью, так как она вырывается из объятий и стонов, выходит из пор, впитывается в простыню, становясь просто еще одним кровавым пятном, которое придется застирывать (и почему это у них всегда не во время?).
Но маленькое сопротивление собственных мыслей поразило его. Неужели вышел их срок? Неужели еще один звоночек прозвенел? Впрочем, почему еще один? Ах, да... Имя. Такое имя - Марина. Чего доброго в астрологию поверишь. Привычка, немножко привычки - Марина, Марина, Марина. Господи, как с тобой хорошо, девочка. Это не мне надо сейчас замерзать, я этого не умел, я умею брать, не отнимать, а брать то, что мне дают, а уж мне-то отдадут все.
- Не выходи, - попросила она, - в такие минуты хочется быть еще ближе. Я хочу быть беременной тобой.
Слава вздохнул, но она его не поняла:
- Не бойся, - не от тебя, а именно тобой. Я ненормальная?
- У тебя красивая грудь.
- Маленькая.
- Именно.
- А что у меня еще красивого? - без всякого подвоха, на полном серьезе спросила Марина, щекоча ему шею мокрой темно-рыжей кудряшкой.
В редкие моменты Слава ощущал какое-то непонимание этого человека. Не то чтобы он мог похвастаться особой прозорливостью в отношении человеческой природы, но, во всяком случае, мог с той или иной степенью точности предсказать поведение конкретного человека в той или иной ситуации. Особенно это легко давалось в рутинных и пограничных ситуациях - здесь поступки скатываются до самого кондового бихевиоризма - стимул-реакция. Он не ждал неожиданностей и единственное, что мог себе позволить - лишь изредка приподнять левую бровь, ровно настолько, насколько имярек отклонялся от своей баллистической траектории. Трение воздуха, понимаешь. Марина была достойна большего. Предвидеть женское поведение в постели просто - достаточно поцелуя, ну, может быть, еще понаблюдать за походкой. Поведение ее после близости ничем не отличается от разговора во время официального приема в посольстве - показывай зубы и говори как тебе было хорошо. Но Марина умела не то что выйти, а выломаться из ситуации взглядом, движением, фразой. Слава ценил подобные моменты и коллекционировал. У него было два, нет - три таких раритета, достойных аплодисментов, но Марина вряд ли это поняла бы. Хотя?...
- Тебе не холодно? - спросил он, чтобы хоть что-то сказать. Язык распух и еле ворочался во рту. Укусила она его что ли?
- Мне жарко, - с обычным своим придыханием прошептала она. - А тебе?
Так, тут он вновь на своей обжитой траектории. Почему он их меняет? Гонится за новизной? Это ему-то?! В его положении?!! Ему больше подходят эрзац-супружеские отношения - тихо, мирно, я сверху, ты снизу, пару раз в неделю и то много. Зачем привыкать к чьим-то привычкам, когда вот здесь перед тобой вполне приемлемый вариант, минимодель мира и времени. В меру любви, в меру секса, в меру фантазий, в меру обязательств. Но что-то ему мешает, зовет на подвиги, заставляет засматриваться на других девок, распускать хвост, сочинять стихи и песни. С этим нужно крепко разобраться, но позже, когда опять станет холодно.
- Мне холодно, - погладил он ее по спине, провел ногтями по кошачьему месту и, наверное, оставил там багровые царапины.
- А так? - пошевелилась она.
Слава прислушался к себе.
- Теплее.
- А вот так? - оттолкнула она его и заставила упасть спиной в мокрое одеяло.
Было жарко и они кричали.