Марина что-то говорила ему, смеялась, потирая румяные щеки и прикусывая обветренные губы, потом замолчала, глядя себе под ноги в белую паутину замерзшей лужи, ковыряя узор носком сапога.
Это было похлеще опьянения. Что-то более мягкое, чем водка, но гораздо крепче сухого вина, от чего не остается похмелья и свинцового привкуса во рту, а душа очищается и глупеет, становясь добрей, начинает верить в любовь и забывает страсть, мир преломляется через общеизвестные и общепринятые ценности и условности, распадаясь на радугу земного тяготения таких обычных, затертых, но на деле - самых прекрасных чувств, и хочется все рассказать, хочется быть очень заботливым. Взяться ледяными ладонями за ее разгоревшиеся щеки, чтобы чуть пригасить страстное, эротическое пламя, дунуть легко в глаза, замораживая на ресницах льдинки, раскрыть губами ее сухие губы, забрать дыхание, чтобы она жила только им, его ртом, его морозным воздухом, запахом вечного пути от осени к зиме, его смеющимися глазами.
Он чувствовал как она вновь обвисает у него на руках, но теперь в этом не было ничего плохого. Он отнимал, втягивал ее любовь, пьянея, и отдавал ей всю прелесть вечного мгновения, словно опуская в ледяное прозрачное озеро с каменистым дном, а она поджимала голые ноги, чувствую приближение колючей воды, цеплялась в страхе пальцами за его плечи, но опять не могла кричать.
- Что это? - прошептала она его дыханием. - Так чудесно и так страшно...
Слава улыбнулся и она угадала это своей щекой.
- Не смейся. Если ты меня отпустишь, я упаду.
Он отпустил ее. Она села на брусчатку. Кажется она хотела заплакать, глаза ее заблестели, утонули под слоем слез, но щеки остались сухими, только иней на ресницах.
- Наверное так умирают. Освобождение всегда радость, а здесь мне не нужно моего тела, - Марина сняла перчатку и потрогала губы. - По-моему, мы целовались и я что-то теряла. Подожди, - попросила она, когда Слава наклонился поднять ее, - дай мне вспомнить, ты ведь это любишь.
- Ты мне ничего не должна, - опять улыбнулся он. - Это только твое.
- Да, - кивнула она, - только мое.
Плащ не пришлось даже отряхивать - пыль намертво вморозилась в землю и камень. Слава на мгновение прижал девушку к себе, но опьянение прошло, все виделось ясно и резко, а он и так был сегодня чересчур щедр. Возможно, это была только слабость, точнее - расслабленность после любви, приступ целомудрия, великодушие, может быть, слишком разорительное, но он не привык брать назад то, что отдал.
Странно-приятное ощущение - словно они одни-одинешеньки в мире, и вокруг тишина. Солнце отражалось от окон и нельзя было различить - есть ли в них свет или нет. Стояла минута пустоты и никто никуда не шел. Но даже их было слишком много.
- Ты ведь зайдешь за Ольгой?
Кажется она хотела возразить или пожать плечами, но вовремя остановилась и покорно кивнула. Когда Марина скрылась в арке, Слава посмотрел на свои окна, но взгляд вновь споткнулся об ослепительную солнечную завесу, хотя ему все-таки показалось - на него оттуда смотрят. Он помахал рукой. Подошел к лавочке, сел на холодное дерево и стал ждать.
Ждать одиночества. Странное и бессмысленное занятие. Недостижимый идеал. Давно ушедший феномен, существование которого не выдержал и сам Творец. Что такое одиночество - пустые улицы? завешенные солнцем окна? тишина? желание никого не видеть? Холод, небо и я. Начальная стадия ухода из мира - начинаем с природы, ядовитой зелени, потом друзья и любовницы, привычки и увлечения, стремления и желания, коими должно пресытиться, обожраться. Здесь не нужен природный цикл, тут все в моих руках.
Но где тот нулевой горизонт, предел, к которому столь влечет человека-червя? Удовольствие не только в ограниченности, но и в принципиальной конечности. Тут - мудрость, жестокая и честная, так долго не дающаяся человечеству, которого, впрочем, уже нет. Примитивизм пустоты - слишком уж благостная концепция. Ничего нет, ничего не в силах потерять. А если есть? Если здесь заключен жесткий смысл Вселенной - терять? Приобретать и терять? Именно в этом можно узреть личное понимание ограниченности, которое, опять же, не имеет смысла кому-либо доказывать.
Скольжение по вершинам слов. Духовная импотенция, или только красивая категория. Невозможно жить для других. Только для себя. Поэтому человек даже не галактика. Одной больше или меньше - кто заметит. Он есть все, личная бесконечная Вселенная, Мироздание, но ежесекундное крушение, схлопывание, аннигиляция Миров не должно вызывать ни капли сожаления. Важен только ты, личное завершение подобно пыли, попавшей в нос.