Если не обращать внимания на творческий беспорядок, наведенный совместными усилиями уставшего в усмерть Славы, не нашедшего вечером сил сгрести со стола горы распечаток, пухлые тома классиков, немецкие и английские словари, исцарапанные компакт-диски, разобранные до невменяемого состояния дискеты и еще тысячи мелочей - той самой шелухи, вполне материальной, но необходимой только для того, чтобы выпестовать одну единственную приличную мысль; если не обращать внимания на бардак на полу и креслах, оставленный уже Катькой (прикасаться к столу ей было строго настрого запрещено под угрозой отлучения от "Улисса"), короче, если отвлечься от постороннего и проходящего, то комната была пустой и функциональной. Диван, кресло, телевизор, круглый стол, стул, печка, да еще несколько выбивающийся из аскетической обстановки трельяж, вокруг которого с матерью велась затяжная позиционная война, категорически отказывающейся переместить его в коридор, или, на худой конец, к себе в спальню.
В незапамятные времена были здесь и книги, но лет семь назад (по летоисчислению червя), где-то в августе, Слава все их безжалостно раздал друзьям и знакомым, но деревянную полку, висящую над изголовьем дивана, снять не удосужился. Там теперь одиноко лежал Джойс, с таким мелким шрифтом, что Катьке его приходилось выдавать не более чем на полчаса, для сохранения детского зрения, да пылился рисунок струтиоминуса.
По экрану ноутбука бегала маленькая собачка, справляющая свои дела под вырастающими и расцветающими после этого столбами. Выключить бы, лениво подумалось, но мозговой сигнал застрял на уровне челюсти, и разрядился зевотой. В комнату заглянул отец, помахал рукой, что-то спросил (Слава как раз зевал) и скрылся. Хлопнула входная дверь. В ванной нечто рушилось и плескалось, видимо Катька решила постирать, или почистить зубы.
- Идите кушать, дети, - позвала наконец-то мама.
Слава сглотнул слюну, поворошил высыхающие волосы, вытащил за ухо из ванной комнаты мокрого и перепачканного стиральным порошком ребенка, слабо верещащего и сопротивляющегося, усадил его на кухне за стол, зажав сестру между столешницей и холодильником, налил себе кофе и, прихлебывая, стал смотреть в посиневшее окно, за которым прорисовывалась тень раскидистой яблони, стараясь даже краем глаза не смотреть на неэстетичное и негигиеничное зрелище кормления человекоподобного существа манной кашей с комками.
Маму спасало то, что при всем своем упрямстве, вертлявости, вредности и прочих прелестях подрастающего поколения, Катька отличалась неуемной болтливостью, из-за чего терпения держать крепко зажатым рот, отворачиваясь от громадной, по ее разумению, ложки с самой противной в мире кашей, хватало ровно настолько, насколько ей в голову приходила очередная шальная мысль, нерассказанная новость или анекдот. Ребенок открывал рот, мама мудро давала ей высказать основное содержание, а когда начинались второстепенные подробности, затыкала его кашей.
- А вот еще анекдот мне его Ленка рассказала она от родителей услышала ну не то чтобы услышала просто случайно зашла домой после школы а я ее как раз на плацу ждала ты ведь помнишь нам нужно было воробья в тетрадь наблюдений зарисовать а на помойке ой на плацу они самые смирные и толстые и приходит мужик к сексопатологу это такой врач который трахаться учит мама фы фафа фахие фяки флафы фуфаеф тьфу и говорит доктор я наверное лесбиян ну это тети такие которым мужчины не нужны а доктор и спрашивает почему это он так фефил а фоф фефу фу фак фофук фофко фафифых фуфин а мне тянет на женщин тут подъехал автобус а мальчишки дураки такие считают что кто в автобус последний зашел тот дурак ранец у меня и расстегнулся а там кислота какая-то была фа фаме фе фифки фофофтифа фа фы фемя совсем не слушаете тьфу какая же гадость эта ваша каша а помнится я кушала в шикарных ресторанах и мне нравились грибы кокот и стерлядь а вот икру я не люблю...
Каша незаметно кончилась и начались мучения с молоком. Здесь Слава был с Катькой внутренне солидарен - большей гадости трудно найти. Молоко разбавлялось водой где-то один к десяти и не в пользу молока. После такого пойла можно было не мыть бутылку, но свое мнение из сомнительных педагогических целей Слава держал при себе. Допив кофе и желая прекратить пытку молоком, перешедшую все мыслимые рамки, фонтанируя на клеенку и окно, Слава спросил свое запотевшее изображение: