"Послушай, Юра, странный ты человек. Ты сюда за чем пришёл, спрашивается? За хорошей музыкой или за любовью очередной?"
"Любовь - это благо".
"Не увиливай. Отвечай, хитрая морда, я кого спрашиваю?"
"Известно за чем. Романсы слушать пришёл".
"Разве? А не явился ли ты сюда, чтоб поискать - в кого бы влюбиться? Сердечко твоё уже который месяц без дела пылится".
"Разве. Отстань".
И Юра прогнал самого себя из своей головы.
Он принялся ёрзать на стуле, усаживаться поудобнее (хотя ему и так удобно сиделось) и убеждать себя в том, что сегодня его цель - не амур.
Как известно, себя не обманешь. Вот и Юре обмануть себя не удалось.
Молодая женщина, ставшая предметом раздора Юры с самим собой, возвестила - приветливо, мягко: "Лилия Мосейчук! Под ваши аплодисменты!"
Вспыхнули аплодисменты, и на сцене появилась она.
Голос, назойливый, Юрин, ожил на мгновение в Юриной голове и каркнул ехидно: "Опять ты попался, дурак".
Она была прекрасна, как лилия. Волосы - ниже плеч, солнечно светлые, плечи - ласково-белые, оголённые, платье - бледно-жёлтое, облегающее. Её лицо - совершенство: глаза - летнее небо, губы - малиновые, щёки - по-русски румяные...
Юре подумалось вдруг, что не влюбиться в такое лицо - значит совершить преступление.
"Очаровательна... необыкновенна... красива... мила... - сердце его колотилось весело, страстно, одиночество кончилось, наступил праздник, - я люблю тебя, ангел мой..."
Она пела романсы на стихи Пушкина. Поэзию Александра Сергеевича Юра хорошо знал с самого детства, но в тот вечер Александра Сергеевича для него не было. Была только она.
"Неужели я сплю? Возможно ли петь так божественно?"
Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит позднее молчанье ночи тёмной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя...
Она улыбнулась, и улыбка её показалась ему такой нежной, такой восхитительной, пьянящ...
IV
Приходит пятница, все вокруг пялятся
Под этот техно-стайл, звук - сплошная матрица
Аркадия Ивановича вырвали из чтения мучительно-резко, больно, как зуб без наркоза.
"Что это за мразь..."
Я подкачу к тебе быстрее, чем "Инфинити"
Чё глазами пилите? Везите меня на Дип-хаус
На лавочке напротив шумела компания как будто молодых людей - четыре неважно сохранившихся юноши в джинсах и лицо женского пола - в бесстыдно облегающих, чёрных, тонких штанах; люди воняли сигаретным дымом и запивали этот дым жидкостью из серых жестяных банок. От них исходил гадкий, докучливый смех.
Аркадий Иванович злился. Ему дико хотелось заткнуть этих людей, избить их метлой ("Ах, если б была метла!") и разбить к "чертям собачьим" эту "несносную дрянь", оравшую в руках одного из мужей, как ему грешно подумалось, лица женского пола.
"Вот сволочи... припёрлись сюда со своей абаробалой..." - "абаробалой" Аркадий Иванович называл всякую технику, которую, к слову, не признавал совершенно, - телевизоры, компьютеры, мобильные телефоны, колонки и прочее.
"И чего я должен слушать это паскудство, эту псевдомузыку, это собачье дерьмо? Мало того, что эти уродцы галдят, мешают читать, так ещё и включили чёрт знает что, бесовщину какую-то! Мои уши - не помойное ведро!" - негодовал у себя в уме Аркадий Иванович.