Юра вообразил, как он берёт её за руку, смотрит ей в глаза и видит в этих глазах неравнодушие, затем гладит её по волосам, по щеке, она кладёт свою голову ему на грудь, и они замирают в объятии. Время останавливается, весь мир спит, и только их любовь бодрствует; он чувствует биение её сердца, и она шепчет, укутавшись в тепло его рук, робким, взволнованным голосом: "Я люблю тебя... я твоя..."
И Юра пообещал себе, что сегодня же с ней познакомится. Их любовь - дело решённое. Остаётся только друг другу представиться.
Юра принялся выдумывать в своих мечтаниях их совместное светлое, совершенное будущее: первый поцелуй, первый рассвет, первая дочь...
"Девочка! Я хочу, чтобы у нас родилась девочка. Мы назовём её Лилией, в честь мамы, и она будет как две капли похожа на маму, и у меня будет две Лилии, и я буду их обеих любить... А потом у нас родится сын, а может, и не один... а может, ещё одна... или две... или три дочки! И мы будем жить одной большой, дружной семьёй - в одном большом, дружном доме..."
Что в имени тебе моём?
Оно умрёт как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальный,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мёртвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нём? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его, тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я...
VIII
Хэ-хэ-хэ-хэ-хэй! Танцуй!
Мама, я танцую под нашу Босую
Папа, не жди дома, я уже пьяна
Мама, я танцую под нашу Босую
Папа, не жди дома, я уже пьяна
На-на-на-на! Танцуй!
На-на-на-на! На-на-на-на! Я уже пьяна
На-на-на-на! Танцуй!
На-на-на-на! На-на-на-на!
Аркадию Ивановичу невыносимо захотелось плюнуть. Он сделал глубокий, медленный вдох, затем такой же глубокий, медленный выдох.
"Позор! Деградация! - возмущался его оскорблённый, испачканный ум. - Это ли наследие великой русской культуры? Болото... омерзительно... к стенке! Где же ты, интеллектуально-нравственное развитие молодёжи? В какой куст упряталось? Мда..."
Дым, гоготание, брань.
Хэ-хэ-хэ-хэ-хэй! Танцуй!
IX
Аплодисменты. Она поклонилась ему и расслабленной, пушистой походкой ушла за кулисы.
- А сейчас на нашей сцене, - снова всплыл мягкий, приветливый голос, - студент четвёртого курса...
Студент четвёртого курса был Юре глубоко безразличен.
И прежде, чем со сцены загудел сочный, увесистый бас, Юра покинул своё место и стал пробираться между рядами обеспокоенных, сердитых зрителей к выходу.
За кулисы его не пустили. Побродив в раздумье по коридору, обиженный, кислый (Юра был почему-то уверен, что к ней за кулисы его обязательно пустят), он решил, что будет ждать "свою невесту" на улице.
Он прождал её пятьдесят семь утомительных, бесконечных минут и едва не отчаялся в мысли: "А что, если я её не дождусь?" Но тут же опроверг эту мысль; Юра сказал сам себе: "Я должен дождаться её". И утешился.
Ещё двадцать четыре минуты ненужных мучений...
Она вышла. С первого взгляда он её не узнал - исчезло бледно-жёлтое платье, исчезли оголённые плечи. Она была одета в тёмно-серый, значительно ниже колен, плащ, скрывающий всю её изящную, женственную фигуру; плащ был расстёгнут, и она застёгивала его на ходу.