— Ты не сможешь забрать нас! — повторила она. — У нас нет желудка, но кусаться мы все еще можем. Только подойди к нам, и мы обдерем мясо с твоих костей, как гарпии в старину. Мы — великая Моргас!
— Это похуже, чем чертов паук, — сказал Люк.
— Нам нужна тряпка, — сказала Ферн. — Толстая тряпка. Давайте сходим в те комнаты. Там есть портьеры — воспользуемся ими.
Через некоторое время они вернулись с большим свертком бархатных портьер. На этот раз к голове они приблизились очень осторожно. Та следила за их перемещениями из–под полуприкрытых век. Когда они оказались в пределах досягаемости, она извернулась и попыталась цапнуть за руки, клацая зубами при каждом промахе. Сила ее была нечеловеческой. Ветка, на которой она висела, ходила ходуном. Голова двигалась проворно, как змея. Мотаясь из стороны в сторону, она хлестала волосами листья, разрезая их, как бумагу ножом. Вдобавок ко всему она исторгала грязные ругательства, которые прекратились, только когда Ферн и Люку удалось вставить ей толстый кляп и крепко завязать узел на затылке. Потом Ферн другим куском материи завязала ей глаза. И вот когда голова не могла уже ни говорить, ни видеть, ни кусаться, ни бодаться, Ферн перерезала стебель. Голова продолжала вертеться и вырываться у нее из рук, но, завернутая в толстую портьеру, сделать уже ничего не могла. Ферн попыталась отсечь ножом волосы, но их было слишком много, и, сколько бы она ни резала, меньше их не становилось.
— Надо завернуть ее еще в один слой, — сказала Ферн. — Возможно, нам придется нести ее далеко.
— В Лондон?
— Пока не знаю.
— А как быть с остальными? — Люк кивнул на еще не дозревшие плоды.
— Придется с ними разобраться. Подержите.
Люк осторожно взял голову за черешок, почти у самого скальпа. Голова дергалась и вертелась, пытаясь высвободиться. Ферн достала бутылочку, которую забрала из кладовой, и, прочитав заклинание на атлантийском языке, вылила ее содержимое на ствол Дерева. По листве и ветвям пробежала дрожь. В свете фонарика они увидели, как кора у самого основания почернела, съежилась и превратилась в пепел. Язва распространилась дальше: корни вдруг засохли, от листьев остались одни черешки, да и те рассыпались прахом. Оставшиеся плоды почернели, скорчились и опали на землю, как зимние яблоки. Ветви сгнили и отвалились, а ствол истлел изнутри. В конце концов Дерево превратилось в груду обуглившихся деревяшек. Ферн постояла над ним в молчании, словно отдавая последнюю дань. Потом развернулась, и они с Люком покинули оранжерею, унося свой сомнительный трофей.
Все заклинания рухнули. Моргас схватила Гэйнор за горло. Уилл и Рэггинбоун рванули на помощь, но Моргас одним словом отбросила их.
— Ну все, маленькая Гвенифер, — закричала ведьма, — я выжму из тебя правду, каплю за каплей, как из сливы. Я же вижу все твои страхи и напрасные надежды, я вижу насквозь твою мелкую душонку и трусливое сердце. Ты уже не знаешь, что соврать. Ты боишься за подругу, но за себя ты боишься гораздо больше. Умная деточка. Ты для нее уже ничего не можешь сделать. Скажи мне, где она, и я, может быть, сохраню тебе жизнь. Говорить ты не можешь, но я прочту это в твоих мыслях. Так что думай отчетливее, Гвенифер, от этого зависит твоя жизнь.
В волшебном сиянии лицо Гэйнор казалось мертвенно–бледным. Она отчаянно хватала ртом воздух. Тогда Уилл крикнул:
— Рокби, Моргас. Ферн в Рокби. Неужели вы настолько глупы, что сами не догадались?
— _В_Рокби?_ - Гэйнор почувствовала, что хватка немного ослабла. Моргас переключила внимание на Уилла.
— Конечно, а чего вы ждали? — В душе Уилл молился Богу, в существовании которого всегда сомневался, что Ферн уже покинула тот дом. — Мы использовали ваших шпионов, чтобы выманить вас сюда, а тем временем Ферн должна была осмотреть ваше поместье. Если вы поспешите, то можете успеть позавтракать там с ней.
— Если Моркадис в Рокби, — голос Моргас вдруг стал вкрадчивым, — то я съем ее на завтрак, причем уже холодную. Неужели вы в самом деле думали, что я оставлю свой дом без охраны? Уверена, что уже сейчас из нее приготовили главное блюдо на ужин, ведь она такая сладкая, теплая и нежная. Я пришлю вам кусочек, если что–нибудь останется — ребрышко или пальчик, — чтобы вы могли ее похоронить. Но, думаю, от нее мало что останется, ведь мой питомец вечно голоден.