— Так ты скоро заявишь, что хочешь, чтобы я забеременела, — сказала Гэйнор.
— В свое время мы и это обсудим.
В честь переезда они устроили вечеринку, и Ферн привела с собой Дэна. Видимо, под ее влиянием он подстригся и надел брюки с пиджаком. Если бы они еще подходили по цвету, можно было бы даже назвать это костюмом.
— Он милый, — шепнула ей Гэйнор, надеясь, что с ним Ферн сумеет забыть прошлое, не дающее ей покоя.
— Да, милый. — Ферн погрустнела и как–то даже сжалась. — Я не знаю, что со всем этим делать. Я не заслуживаю его.
Поскольку Уилл уезжал до середины декабря, они начали строить планы на Рождество.
— Соберемся всей семьей, с друзьями, — предложил Уилл, включив сюда и Дэна. Ферн не ответила ни да, ни нет.
— Мы могли бы поехать на праздники в Йоркшир, — сказала Эбби, постоянная подруга Робина Кэйпела. — Дом там большой.
— Только не в Йоркшир, — сказала Ферн так решительно, что никто не осмелился возражать.
Через несколько дней к Уиллу зашел Рэггинбоун, приехавший в Лондон. Узнав о Дэне Хантере, он сказал:
— Я знал, что чем–то эти раскопки окажутся важными для Ферн. А чем именно, я и не пытался угадать.
— Сможет ли она когда–нибудь забыть всю эту эпопею с Лукасом Валгримом? — спросил Уилл.
— Кто ж знает. Ферн — это Ферн, и она никогда не изменится.
— Главное, чтобы Дэн не оказался в своей прошлой жизни каким–нибудь сумасшедшим викингом или спятившим кельтским друидом.
— Вполне может статься и так, — ответил Рэггинбоун. — Ты, кстати, тоже можешь им оказаться. Если ты не помнишь этого, то какая разница?
В конце октября Ферн с Дэном съездили на выходные в горы. Дэн попросил ее поехать с ним в Америку, чтобы познакомиться с его родителями, но Ферн отказалась, сказав, что это неуместно при их легком романе. Горы были затянуты пеленой дождя, но Дэн все равно вытаскивал ее на прогулки, и они бродили в обнимку, а потом он разводил в камине огонь, чтобы она согрелась.
Это случилось на обратном пути, когда она вела машину по шоссе. Реальность внезапно раздвоилась. На секунду ослепив ее, в голове всплыл образ из магического видения — картинка того, что случится через мгновение. Она ехала в скоростной полосе километров сто в час, и дворники с трудом сгоняли струи дождя с лобового стекла. По другой стороне навстречу ей несся грузовик — огромный, грязный, без номеров. Она почему–то рассмотрела его во всех подробностях. Лицо водителя превратилось в череп, и он оскалился в торжествующей улыбке.
Оглянувшись по сторонам, Ферн просигналила и поперек движения через все полосы свернула к обочине.
— Какого черта! — крикнул Дэн, но в этот момент раздался визг тормозов, ужасный грохот и скрежет металла. Когда Ферн свернула, грузовик перескочил через разделительный барьер, как скаковая лошадь, и всем своим весом врезался в машину, ехавшую позади Ферн. Машину буквально вкатало в асфальт. Две сцепившиеся машины протащило дальше по мокрой дороге. Еще несколько машин врезались в них, в результате возник затор метров на тридцать. Дэн оглянулся и тут же достал мобильный телефон, чтобы вызвать службу спасения. Одной рукой при этом он крепко обнимал Ферн. Она сидела, вцепившись в руль. От пережитого у нее стучали зубы.
— Как ты догадалась, что надо свернуть? — спросил Дэн.
— Я же в–ведьма, — ответила Ферн, с трудом разлепив губы. — Я знала.
Она совершенно отчетливо поняла, что все это было не случайно. Голова смерти за рулем — это не галлюцинация. Ей даже не надо было слушать новости, чтобы узнать, что водитель грузовика загадочным образом исчез с места аварии, в которой двое погибли и трое были серьезно ранены. («Это по моей вине», — нашептывал ей внутренний голос.) Ферн поняла, что находится первой в черном списке Эзмордиса.
И так будет всегда, пока они, наконец, не достанут ее.
Той ночью она впервые за долгое время увидела во сне Атлантиду. Ферн только что исполнилось шестнадцать, она снова была жизнерадостной девочкой Фернани и наслаждалась кристальной чистотой своего духа, еще не замутненного жизненными невзгодами. Каменные львы приветливо смотрели на нее, мимо шли рабы, остро пахло специями, духами и пылью. Огромный золотой купол пламенел в лучах заходящего солнца, где–то били барабаны, и их грохот будил в Ферн полузабытые воспоминания. В этом сне она заново переживала самые приятные моменты своей жизни, которые переплетались в замечательном калейдоскопе образов, запахов, звуков… Она была в темнице вместе с Рэйфарлом, бегала по крышам домов, ужинала на вилле вместе с его матерью. Она занималась с ним любовью, и песок, на котором они лежали, светился бронзой и золотом, прибой нашептывал им сказки, а над всем миром струилось ярко–синее сияние неба. Во сне она ясно видела красивое лицо Рэйфарла. Он, отряхивая мокрые волосы, вышел из моря подобно морскому божеству, а потом они отправились гулять в пустынный сад Тэймизандры, где срывали с деревьев налившиеся медом персики, и Ферн казалось, что ее сердце от счастья вот–вот выпрыгнет из груди.
Но рокот барабанов нарастал, и мозаика волшебных образов, как разбитый вдребезги стакан, рассыпалась на куски — Ферн очутилась в храме. Священники пели, Зорэйн открыла дверь. Потом в храм ворвался вихрь, несущий тучи пыли, и заслонил солнце. Свод храма треснул, как яичная скорлупа, колонны рассыпались, и Юинард затянуло в воронку бури. Ферн с Рэйфарлом убегали по тоннелю к бухте, за ними по пятам мчался Верховный жрец Иксэйво, зажимая глубокую рану на голове. Они вскочили на отходивший корабль, но было уже слишком поздно, и, чтобы хоть как–то задержать Иксэйво, Ферн прыгнула за борт. Она еще долго смотрела вслед уплывавшему в бурю кораблю, думая, что Рэйфарл спасен. Но ураган разбил корабль на части, Рэйфарла утащила на дно русалка, а золотой город и все, кто в нем жили, погибли от землетрясения. Всеобщие Силы глубоко похоронили город и позаботились о том, чтобы его не видно было даже в волшебных видениях колдунов и предсказателей. «Но они не могут запретить мне видеть сны», — подумала Ферн во сне, и во сне же пробудилась, и плакала — плакала, пока не наплакала целую лужу слез, как Алиса в Зазеркалье, а потом целое озеро. Ее слезы превратились в звездную пыль, и она сидела на серебряных берегах на Краю Мира и ждала Единорога, который уже никогда не явится к ней. Но поскольку это был сон, он пришел к ней и унес, расплескивая на скаку звездные брызги.
— Куда мы летим? — спросила она, и он ответил:
— Домой.
Ферн была счастлива, хотя знала, что у нее нет дома ни в Йоркшире, ни в Лондоне, ни даже в Атлантиде. Они летели все дальше, и созвездия, мерцая, стряхивали пыль с их ног, и галактики проносились мимо, украшая их будто лентами.
— Когда мы будем на месте? — спросила она.
Она знала, что нельзя об этом спрашивать. Он ответил: «Когда–нибудь», и вместе с этими словами исчезли звезды, мир стал черным, и другое видение окутало разум Ферн. Теперь она сидела между корнями Вечного Древа и пристально глядела в магическое пламя. Среди горных вершин, куда не ступала нога человека, раскинулось кладбище драконов. Огромные кости мертвого чудища возвышались над окрестностями, будто остов собора. Ферн увидела крадущегося смуглого человека, который пришел, чтобы похитить сердце последнего дракона. Его глаза были синими, как магический огонь, и за секунду до смерти они обожгли Ферн ледяным пламенем. Она срезала его голову с Вечного Древа и вернула этого человека в реальный мир, доделывать то, что он не закончил. Он сказал ей, что в таком виде он ничего не может поделать, что он беспомощен без своего тела, без сердца, но Ферн пообещала ему, что сама станет его сердцем. Однако он сгорел в пламени, вырвавшемся из пасти дракона, прошел сквозь Врата, и Ферн больше никогда не видела его. Вновь она очутилась в своей постели. Открыв глаза, Ферн в ужасе отпрянула. Рядом с ней был уже не Заклинатель драконов, а Люк. Он был мертвенно–бледен, на его губах запеклась кровь, но глаза его жили.