Со злостью плюнув на дверь, он скатился с лестницы мимо боязливо прижавшейся к перилам женщины и выскочил на улицу. Начинало смеркаться. Домой идти не хотелось, но и шляться с тысячей по городу было неосторожно. А бутылка коньяка в «дипломате»? Ее надо было непременно выпить. С кем?!
«Вот она, жизнь моя проклятая, разнесчастная, — подумал он с горечью. — И выпить стало не с кем, и открыться некому».
А Витька?
Конечно, к Витьке, к кому еще! Он уже пришел с завода, только бы куда не умелся.
Вадим довольно скоро поймал левака, сунул трояк:
— В десятый микрорайон!
Еще не выйдя из машины, увидел свет в квартире Витьки, и отлегло. Легко и быстро зашагал Вадим Сорокин к знакомому подъезду. Из дома-близнеца напротив неслась музыка. На балконе шестого этажа выкомаривали два паренька, колонка магнитофона была тоже вынесена наружу: слушайте все. «Вот кому я нужен с бутылкой-то», — усмехнулся Вадим.
2
Он ошибался: и не нужен он был вовсе в компании на шестом этаже, ни он сам не нужен, ни его коньяк. Бутылок с водкой и портвейном на столе было, как выразился хозяин квартиры Леша Гусев, навалом. И народ был здесь сугубо свой — не старше восемнадцати, не моложе пятнадцати. Закадычные друзья детства по поселку Кузнецова, где жил Лешка, пока их квартал не снесли, и новые приятели из микрорайона. Из ГПТУ, где он учился, на свой банкет он пригласил только двух девчонок, Таню и Вику, живших тоже неподалеку. Их он позвал для компании, чтоб друзьям было приятно. И все же девиц было меньше — только пять, а парней семь. Поскольку же Надька из соседнего дома считалась «его» девочкой — ради нее он, собственно, и устроил пир, — то дефицит подруг мог разжечь соперничество и вызвать обострения, то есть драку. Этого Леша опасался, потому что уже был однажды свидетелем такого конфликта. Правда, дело тогда было за Волгой.
Общество собралось однородное, хотя изо всей дюжины двое уже работали, а остальные учились — кто в школе, кто в ГПТУ. Согласно моде, ребята были в цветных рубахах с подвернутыми манжетами и в обтягивающих зад штанах — клеш начинался от бедра. Кое у кого под распахнутым воротом проглядывали цепочки, а у Серого — он второй год работал на подшипниковом — сверкал выточенный на станке крестик. Девушки тоже нарядились как надо: на них были пронзительных расцветок кофточки, платформы… Все как одна были крашеные: три — в соломенных блондинок, две — в рыжий цвет. И маникюр был у всех, правда, не слишком старательный, кое-где облупившийся, но зато яркий.
Лешка никак не объяснил приятелям, по какому поводу устроил нынче веселье. Парням говорил просто: «Приходи, чувихи клевые будут, понял? И пару пузырьков раздавим, побалдеем. Короче, будет все путем». А о подробностях его никто и не расспрашивал. Он купил шесть бутылок водки и четыре красного, а закусить принес из соседней столовой, где работала Клавдиванна, материна приятельница. В кастрюлю Леша взял рубленых бифштексов с пюре, а в другую — винегрет. Помидорчики, лук, хлеб были дома, а чего еще желать? Не пожрать, а чтобы веселиться собирал Лешка Гусев к себе народ.
Веселье получилось сумбурное: слишком быстро напились, закуска не успела нейтрализовать спиртное, да и мало закусывали Лешкины гости. Сразу же включили музыку, и «Бони М» заставили содрогнуться стены двухкомнатной стандартной квартиры. И, разумеется, соседних квартир. Но до двадцати трех ноль-ноль Лешка «имел право», пусть только сунутся…
Гусев за столом вел себя по-хозяйски: покрикивал, чтоб наливали, подсовывал Надьке винегрет, то и дело бегал к магнитофону, убавлял и прибавлял звук. Однако когда все вылезли из-за стола и стали танцевать, он уже не в силах был овладеть ситуацией. На него просто перестали обращать внимание, к чему, в общем-то, ему было не привыкать. Сегодняшнее пренебрежение задевало его. В конце-то концов, «бухали» на его деньги. А главное — Надька. Она гордилась своей новой юбкой — по моде удлиненной и узкой, в которой, если б не разрез спереди, не то что танцевать, но ступить было бы трудно. И была польщена вниманием, какое ей оказывал Серый, самый старший в этой компании. Она вертелась вокруг него, будто пристегнутая, а тот показывал класс: присев и откинув тело назад, раскачивался под музыку в такт и не в такт. Его длинное лицо было серьезным, словно делал Серый какую-то трудную работу, из-под короткой челки на лоб стекали струйки пота, волосы, слипшиеся в сосульки, били по щекам и шее.
Лешка танцевал скверно — почему-то локти его двигались беспорядочно, вне связи с ногами, и даже водка не придала ему уверенности. Он сунулся было в гущу прыгающих и раскачивающихся друзей, но почти тотчас был отторгнут и оказался прижатым к столу. Тогда он взял чей-то стакан, налил на три четверти водки и, содрогаясь, выпил. Хотел всю, но получилось глотка три, потому что закашлялся.