— Джинги, ты здесь! — бросился он к Нэфисэ.
— Где же мне быть?.. — как-то нехотя ответила Нэфисэ.
— А я тебя везде ищу! — Ильгизар задыхался от волнения, он говорил торопливо, и речь его была бессвязной. — Мама все плачет... Пусть не обижается, говорит, пусть вернется... Папа, наверное, уже дома, и он будет сердиться. Пойдем домой, джинги! Без тебя дома так скучно! Маму тоже жалко. Все плачет и плачет... Пойдем, джинги!
Увидев, что Нэфисэ опустила голову и молчит, Ильгизар смутился. Он понял, что произошло нечто гораздо более серьезное, чем ему казалось. И подруги Нэфисэ стояли безмолвно, глядя себе под ноги.
Мальчик тихо коснулся плеча Нэфисэ:
— Может, тебя обидели, джинги? Или сказали что нехорошее? Кто? Назови только... Я его...
Вокруг слышалось только шуршанье соломы да глубокие вздохи: «Вот оно как обернулись дела! Почему же ушла Нэфисэ от свекрови?»
Ильгизар заговорил снова:
— Или ты разлюбила нас, джинги? Может, не смогла привыкнуть к нашему дому? Ведь ты мне дороже родной сестры. Ты мне как Газиз-абы... А мама плачет и плачет... Кто же, кроме тебя, утешит ее? Пойдем домой, джинги! Пойдем!
Нэфисэ за день устала и от горя и от обид. У нее кружилась голова.
— Не могу, братец, — покачала она головой. — Не могу вернуться!
Ильгизар, вскрикнув, выбежал, и почти в то же мгновение раздался глухой стук копыт.
Все тихо стояли на своих местах.
— Ну, что вы?.. Пора начинать! — раздался суровый голос Нэфисэ.
6
Это была их последняя надежда, последнее упование. Нэфисэ, волнуясь, положила перед барабаном развязанный сноп и, словно желая подбодрить всех, ласково сказала:
— Начали, голубки! Гюльсум, заводи машину!
— В добрый час! — промолвил кто-то.
Мотор трактора чихнул раза два и ровно застучал. Басовито загудела машина, быстро завертелся барабан, сверкая стальными зубьями. Нэфисэ, потрясывая первый сноп, подала его в барабан. За лето она так полюбила свою пшеницу, что даже почувствовала какую-то жалость, когда острые зубья начали беспощадно кромсать колосья.
На току сразу все задвигалось. Снопы переходили через проворные руки Сумбюль к Нэфисэ и исчезали в гудящей пасти барабана. Нескончаемым потоком шла из машины солома. Быстрые грабли Карлыгач и ее помощниц отгребали солому в сторону, а мальчики, ловко зацепив волоком огромные вороха, покрикивая на коней, отвозили ее к скирдам. Над машиной кружилось густое облако пыли.
В самый разгар работы Нэфисэ вдруг почувствовала легкое прикосновение чьей-то руки. Она обернулась: позади нее стояла Мэулихэ.
— Ох, Нэфисэ, — прокричала она ей в ухо. — Слава богу, ты здесь. Чего только не приходило мне в голову! — Старуха махнула рукой и хотела отойти, но тут же добавила: — А Хадичэ очень мучается...
Нэфисэ ничего не ответила.
— Понапрасну, говорит, обидела, теперь она вовек мне не простит. А еще, говорит, как бы от расстройства своей пшеницы не забросила... Всему колхозу повредит... А я ей говорю: в уме ты? Почему она так поступит?
Нэфисэ молча вскинула голову и неожиданно увидела стоявшего совсем недалеко Хайдара. Его добрый участливый взгляд смутил ее.
«Что же это я? — спросила она себя, прислушиваясь к учащенному биению сердца. — Нет, это невозможно... Это от одиночества... Пройдет... Не может не пройти... Разве он не найдет равную себе?»
Когда она снова взглянула на то же место, Хайдара уже там не было; он подметал в сторонке ток, видимо готовя место для провеянного зерна.
Вскоре по самому краю неба скользнул светлый луч. С Волги потянуло свежим утренним ветерком. Казалось, то не дуновение ветра, а первый вздох пробудившейся земли.
Мимо молотилки, поглядывая по сторонам бегающими глазками, прошел Сайфи. Нэфисэ вспомнила его слова, и у нее сердце сжалось: «А если он окажется прав? Если она ошиблась в расчетах?»
Тысячи сомнений вкрались в душу Нэфисэ. Не выбирали ли для пробного обмолота самую урожайную пшеницу? Тогда почему совпали результаты трех обмолотов? Но, с другой стороны, ведь Сайфи сам взвешивал, и весовщик подтвердил его счет. Ну, а если они обманули, куда бы делась пшеница? Разве смогли бы они запрятать столько зерна?
Нэфисэ глубоко вздохнула: «Нет! Должно быть по-моему!» — упрямо подумала она.
Она прислушалась к шуму, с каким падала пшеница за молотилкой, она ощущала вес снопа, видела, как тяжело ударялись в лоток барабана налитые колосья. «Нет! Вот она какая тяжелая наша пшеница!»