Он не мог заснуть и дождался, когда вернется мама, а она сказала:
– А ты не будь размазней. С маленьким мальчишкой не мог справиться. Нужно уметь постоять за себя.
Жаловаться маме он больше не стал, зато научился драться.
И еще у Антона была обида на маму – за папу номер два. Хорошо помнил он поздние возвращения мамы по воскресеньям, когда никакой работы нет, и ее наряды, и пряный запах духов, и звонки, и письма, и первый неожиданный визит Якова Борисовича как-то поздним вечером. Антон хорошо заметил тогда, как сначала мама удивилась, потом обрадовалась, а затем указала глазами на него, Антона.
– Ничего, он парень хороший, – сказал Яков Борисович и дружески протянул Антону руку.
Антон лег в кровать, накрылся одеялом и притворился, что заснул, напряженно прислушиваясь к тому, о чем говорит мама с незнакомым гостем. Ничего особенного он тогда не узнал. И только теперь, после встречи с Галькой, все стало понятным и обнаженным. И по-новому объясненное вторжение Якова Борисовича в их жизнь и все порожденные им вопросы и обиды стали от этого еще больней и обидней. В конце концов Антон не мог себе дать отчет – любит ли он маму и за что. И тогда сама собою возникла мысль об отце. «Ну хорошо! Он далеко. Он не захотел жить с мамой, у него другая семья, дочка Шурочка, – Антон это понял из разговоров бабушки. – Но ведь он остается моим отцом! Моим отцом!»
Это привычное человеческое слово наполнилось вдруг для Антона совершенно новым, особым и необыкновенно глубоким смыслом. Отец! Вот с кем бы теперь поделился Антон, вот кому открыл бы он душу. Мама – что? Мама – женщина. Разве можно быть с нею до конца откровенным? И разве может она разобраться во всем? Чуть что – грустный вид и слезы. То ли дело – отец! Мужчина!
Вот хотя бы этот последний визит Вадика, эти маленькие дамские часики…
Пожалуй, нет. Об этом он не стал бы говорить и с отцом.
Полный этих тревог и раздумий, Антон зашел как-то опять к бабушке и от нечего делать стал разбирать старые семейные фотографии. И вдруг с пожелтевшей любительской карточки на него глянуло лицо – длинное и худощавое, с тонким – с маленькой горбинкой – носом и тревожно взметнувшимися бровями. Папа! Отец!.. Да и волосы такие же, как у него, Антона, взлохмаченные, встрепанные, буйные.
– Это кто? – спросил Антон бабушку,
– Это… это твой папа, – немного замявшись, ответила бабушка.
– А он где? – весь напрягшись, спросил опять Антон.
– Если не перевели куда, то в Ростове.
Решение созрело мгновенно: он едет к отцу. Он иначе не может, и никакая сила его не остановит. И как он до сих пор не подумал об этом!
20
С утра скопилось много дел, и Нина Павловна, принявшись наконец за уборку комнат, увидела на столе Антона записку:
«Мама! Меня не ищи. Взял у тебя триста рублей, больше из дома ничего не взял».
«Меня не ищи!..»
Уронив щетку, Нина Павловна бросилась к телефону и позвонила Якову Борисовичу.
– Ну и точка! – после минутной заминки ответил вдруг голос в трубке.
– Какая точка? Что значит – точка? – не поняла Нина Павловна.
– А то, что этого надо было ожидать. От него всего можно ожидать. Это только ты не видела.
– А ты что, рад этому, что ли? – вскипела Нина Павловна.
– Ну, знаешь ли… По таким вопросам на работу мне к прошу не звонить. Это разговор для дома! – Яков Борисович повесил трубку.
Нину Павловну это потрясло: конечно, она сказала чепуху, но как он мог повесить трубку, не дать никакого совета, не принять участия… А может быть, и не такую уж чепуху она сказала?
Звонить второй раз было невозможно, и, помотавшись по дому, Нила Павловна побежала в школу. Это было, конечно, бессмысленно, но разве легко совершать осмысленные поступки, когда на тебя сваливается этакое событие?
В школе, дождавшись перемены, она старательно избегала встречи с Прасковьей Петровной и высматривала в кишащем учениками коридоре знакомых ей товарищей Антона. Сначала на глаза ей попался Володя Волков, но, как будто не заметив ее, побежал по лестнице на следующий этаж. А потом она увидела Стену Орлова. Он шел окруженный ребятами, но Нина Павловна поманила его пальцем, и Степа подошел к ней.
– Послушайте… – нерешительно сказала она. – Позовите, пожалуйста, Шелестова.
– Антона? – удивился Степа. – Его нет в классе.
– Нет?
Совсем растерявшись, Нина Павловна поехала к бабушке. Бабушка сначала тоже ахнула, а потом стала вспоминать последнее посещение Антона и его расспросы об отце.
– Неужели к нему уехал?.. Ну, так и есть: к отцу! – решила старушка. – Видно, сладко живется мальчишке! Вы что его – совсем заели, что ли?
Нина Павловна была у нее единственной, а потому и немного балованной дочкой. В семье было еще три сына, ребята все разумные, работящие и дружные, служившие большой и подлинно мужской опорой матери после смерти отца.
Они были старше Нины Павловны и, подрастая один за другим, шли на работу, помогая матери вытягивать остальных, и только последняя, Нина Павловна, отчасти за счет братьев, могла после школы пойти в вуз. Из подвижной, живой и бойкой девочки она выросла к тому времени в интересную девушку с независимым и несколько своенравным характером. Может быть, по этой своенравности она и пошла в Институт иностранных языков. Братья, все рабочие, самостоятельные, семейные люди, были против этого: учиться, так учиться чему-нибудь настоящему, «на инженера». Но избалованная ими же Нина Павловна любила настоять на своем. И настояла.
Настояла она и потом, когда, не кончив института, «выскочила» замуж, когда вдруг так же неожиданно разошлась с мужем и когда после нескольких лет одинокой жизни сделала выбор, которого никто из всей семьи не одобрил – Яков Борисович почему-то не приглянулся никому.
Так постепенно у Нины Павловны испортились отношения со всей семьей, вернее – со всеми братьями, и только бабушка в поисках примиряющей середины всегда искала для нее какие-то оправдания. Прожив всю жизнь с одним мужем, а после его смерти – честной, в бесконечных трудах вдовой, старушка не понимала и не оправдывала разводов, как заразу, распространившуюся среди молодого поколения. Но что тут поделаешь? Видно, новые люди хотят по-новому жить, а она старая и чего-то в этом новом не понимает. Не понимала она и Нину Павловну, но жалела и потому охотно взяла внука к себе.