— Вы бессердечны, мой господин! Дело не в том, что нам непонятны ваши замыслы, но, когда вы даете нам такой возмутительный приказ — выжечь гору Хиэй, место, освященное многовековой традицией как средоточие покоя и мира всей страны, когда вы отдаете такой приказ, мы как ваши вассалы — именно как ваши вассалы — просто не можем подчиниться, — наконец осмелился возразить Сакума Нобумори.
Лицо Нобумори выражало готовность добиться своего или умереть. Не будь он готов немедленно поплатиться жизнью за дерзкие слова, он ни за что не сказал бы этого Нобунаге. Особенно если учесть настроение, в котором тот сейчас пребывал. Военачальникам клана Ода всегда было не просто перечить своему предводителю, но сегодня как никогда: Нобунага напоминал демона, размахивающего огненным мечом.
— Ни слова! Более ни слова! — обрушился князь на Такэи Сэкиана и Акэти Мицухидэ, вознамерившихся было поддержать Нобумори. — Неужели вас не охватывает гнев, когда вы видите все эти бесчинства, когда задумываетесь над тем, в какое расстройство пришли государственные дела? Монахи попирают Закон Будды, они подбивают людей на беспорядки, они крадут деньги и оружие, они распускают зловредные слухи! Выдавая себя за людей веры, они на самом деле являются не чем иным, как злостными подстрекателями, причем подстрекают народ из собственной корысти!
— Мы не против того, чтобы покарать их за эти прегрешения. Но нельзя же в один день преобразовать веру, которую ревностно чтит весь народ и которая освящена особым авторитетом, — сказал Нобумори.
— Что толку в здравом смысле! — взорвался Нобунага. — Здравый смысл, которого мы придерживаемся уже восемьсот лет, не дает изменить положение вещей, хотя все кругом не устают жаловаться, что духовенство погрязло в скверне и в корысти. Даже его величество император Сиракава некогда заявил, что на свете есть всего три не подвластные ему вещи, — игральные кости, воды реки Камо и монахи-воины с горы Хиэй. Вы говорите о покое и мире, но разве покой и мир исходили отсюда, с горы Хиэй, во все годы смуты? Или, может, здешние монахи призывали народ к порядку и разуму? — Нобунага резко взмахнул правой рукой. — На протяжении столетий, едва страну постигало какое-нибудь несчастье, монахи только и спешили сохранить или приумножить свои привилегии. На деньги, жертвованные простыми людьми на дела веры, они воздвигали каменные стены и железные ворота, подобающие не храму, а крепости, они покупали мушкеты и копья. Монахи попирали свои собственные заветы, принимая в пищу мясо и предаваясь плотским утехам. Не буду уж упоминать о вырождении буддийской учености. Так велик ли грех сжечь источник этой заразы дотла?
Нобумори ответил:
— Все, что вы говорите, мой господин, совершенно справедливо, и все-таки нам придется отговорить вас от задуманного. Мы не намерены покидать этого места, пока не добьемся своего, даже ценою жизни.
Вслед за тем три военачальника простерлись ниц перед князем, ожидая его приговора.
Гора Хиэй представляла собой оплот секты Тэндай, в Хонгандзи укрепились приверженцы секты Икко. Друг друга они презрительно называли «другою сектой», и только ненависть к Нобунаге заставила их сейчас объединиться. Главным источником неприятностей для Нобунаги были облаченные в монашеские одеяния обитатели горы Хиэй. Они плели нити заговоров с участием кланов Асаи и Асакура и самого сёгуна, поддерживали и возвращали к политической жизни уже поверженных противников Нобунаги, рассылали секретные послания с предложениями военных союзов или с просьбами о поддержке до самых провинций Этиго и Каи и даже раздували крестьянские волнения в самой Овари.
Три военачальника понимали, что, не разрушив слывущую неприступной буддийскую твердыню, войско Оды будет встречать ожесточенное сопротивление на каждом шагу и Нобунаге не удастся привести в исполнение свои грандиозные планы.
Едва встав лагерем у подножия горы, они получили от Нобунаги неслыханный приказ:
— Гору взять приступом, сжигая все на своем пути, начиная с храмов и пагод, сжечь главный храм, сжечь монастыри, сжечь все сутры и священные реликвии!
Одного этого было бы более чем достаточно, но Нобунага пошел и дальше:
— Не оставлять в живых и не давать уйти никому в монашеской одежде. Не делить их на мудрецов и глупцов, на знать и рядовых монахов. Не щадить ни женщин, ни детей. И даже людей в мирском платье, нашедших на горе прибежище от пожара, следует рассматривать как разносчиков той же заразы. Сжечь здесь все и уничтожить всех, чтобы и в развалинах не осталось ни единой живой души!
Даже ракаса — кровожадные демоны-людоеды из буддийского ада — не додумались бы совершить такое. Военачальники, услышав приказ, впали в глубокое уныние.
— Не сошел ли он с ума? — пробормотал Такэи Сэкиан себе под нос, но так, что его услышали другие военачальники.
Только Сакума Нобумори, Такэи Сэкиан и Акэти Мицухидэ осмелились выразить несогласие самому Нобунаге.
Прежде чем предстать перед князем, они сетовали:
— Возможно, нам всем придется совершить сэппуку, поскольку мы выступаем против высокого распоряжения, но нельзя допустить, чтобы он предпринял этот ужасный огненный штурм.
Нобунага мог просто осадить и взять гору Хиэй. Но разве нужно готовить такую резню и огненную гибель всем ее обитателям? Тогда народ по всей стране отвернется от клана Ода. А врагам Нобунаги только того и надо. Они воспользуются этим несомненным злодеянием в своих целях, черня имя князя при каждой возможности. Он навлечет на себя дурную славу, какой не было ни у кого на протяжении многих столетий.
— Мы не собираемся участвовать в сражении, которое в конечном счете приведет к вашей гибели, — сказали Нобунаге три военачальника от имени всех собравшихся.
Остальные выразили им поддержку унылым молчанием.
Преисполненный решимостью Нобунага, однако же, даже не сделал вида, будто еще раз все хорошенько продумает и взвесит после отповеди военачальников. Наоборот, он, казалось, нашел в их словах новое подтверждение своим мыслям.
— Вы все вправе удалиться на покой. И не говорите мне больше ничего, — сказал он им. — Если вы отвергаете мой приказ, я найду того, кто сумеет его выполнить. А если и другие военачальники и простые воины тоже не согласятся помочь мне, я совершу задуманное в одиночку!
— Но для чего проявлять столь беспримерную жестокость? Мне кажется, искусный военачальник способен взять гору Хиэй не пролив ни единой капли крови, — все же возразил Нобумори.
— Хватит с меня вашего здравомыслия! Восемьсот лет пресловутого здравого смысла! Вот что в вас заговорило! Если мы не выжжем самые корни зла, оно даст новые побеги. Вас заботит эта гора, но мои помыслы простираются дальше. Выжечь ее — означает спасти истинную веру во всей стране. Если, истребив всех мужчин, женщин и детей на горе Хиэй, мне удастся открыть глаза заблудшим из других провинций, я буду считать свою задачу выполненной. Самый жаркий и самый глубинный ад меня не страшит, я о нем знать ничего не знаю и знать не хочу. Кто, кроме меня, сможет совершить благое дело? Сами Небеса поручили мне это.
Три военачальника, в полной мере признававшие исключительные способности Нобунаги и его непревзойденный полководческий талант, были поражены и оскорблены такими речами. Уж не бес ли вселился в их предводителя?
Такэи Сэкиан в свой черед взял слово:
— Нет, мой господин. Независимо от вашей воли, мы как ваши вассалы просто не имеем права отказаться от попытки разубедить вас. Вы не посмеете сжечь древние святыни.
— Достаточно! Заткнись! В сердце моем уже созрел императорский указ выжечь это место дотла. Я приказываю вам истребить здесь всех и вся, потому что так, по своей милости, повелевает мне сам преподобный Дэнгё. Неужели вы этого не понимаете?
— Нет, мой господин.
— Если не понимаете, то подите прочь! Только не путайтесь под ногами!
— Я не перестану возражать вам, пока вы не умертвите меня собственноручно.