остем и его провожающим так много правды. Именно потому такие прощания подолгу затягиваются. Вот и здесь, как по мне, так же. А впрочем… а впрочем, что вы думаете, не в желании ли есть горячо любимый всеми нами ещё со школы смысл жизни? Ведь, согласитесь, без желания делать что-либо много, много неинтереснее. И вот, как хотите, но засыпая вчера я поставил себе три цели в один шаг и погрустнел малость. И похоже, если и грусть, и мечтательность, и всяческие разные трудности не дают нам беспроблемно достичь цели, то, быть может, смысл жизни с целью, ключ к этой цели есть невозможное, необъятное, всеполагающее желание. А? Что вы на это думаете? А потому обещаю, торжественно клянусь, что лишь делая шаг чуть больше верного и соблюдая его почти всегда на протяжении целей в поставленный вами срок, я обещаю, я выполню эти цели. Ведь если знать, что все ещё будет, то все ещё будет. Полезно исключить из своего дня на время все, что не считаешь главным и оставить лишь пару вещей. У меня это писать и готовить. Полезно выполнять данную процедуру хотя бы неделю, и уделить тем двум вещам простое действие, выполнение которого по времени ограничивается лишь вашим желанием. Да, полезно сделать так. Помните, где-то был видеоролик, или просто притча, о том, как профессор обьясняет одну вещь. Он ставил перед студентами банку, клал рядом камни, песок, воду, гальку, и вопрошал: залезет ли это все? И, чтобы залезло, клал первыми камни, потом гальку, после песок, и уж в конце заливал все водой, уже закрывая банку. Полезно пожить, чувствуя, как в тебе живут лишь два твоих самых любимых камня, а остальное место пусто и настолько, что ты можешь положить туда все, что бы ни захотел. В моем случае такими камнями являются писание и готовка. Порой мне кажется, что, имея такую банку над головой, имея такие два камня, при условии, что тебя не будут тормошить, при этом условии, порой мне кажется, можно прожить хорошо, а порой даже просто счастливо. Но, по сути, если так прикинуть, то банка это и есть жизнь. А камни эти-любовь к жизни, которая может выражаться в чем угодно. Ведь, помните? Мы способны на все, а значит и любовь к жизни можем выразить через любое, и лучше даже не одно действие. Чтобы оно там, в банке, набухало и разливалось, как кислород, живительной влагой жизни. Чем, впрочем, и занимаются наши герои! Они путешествуют, они смеются, они живут сегодняшним днём и пробуют золото жизни на прочность. Они рискуют. В конце-концов, они говорят на языке жизни, ведь фортуна- ни что иное, как ее, хоть и немножко капризное проявление. Илья, например, сейчас на старом, потертом седане БМВ вместе со своим другом детства едет в Беларусь. Какая-то страсть к машинам у Ильи с детства. Помните, я писал про «фар-фыр»? И вот, повзрослев, глядя на настоящие автомобили, их диски, двигатели, Илья всегда видел нечто большее, чем просто груду металла, чем только способ передвижения… Илья всегда имел чуть изощрённую, неподдающуюся уму фантазию. Сейчас, стоя ранним эстонским утром на заправке, глядя прочь от рассветного солнца, на запад, в свете фар выдыхая, как дракон, клубы дыма, Илья глядел на машину и в нем, по мере его любования, просыпалась некая мысль: а не купить ли ему, в случае выигрыша какую-нибудь хорошую машину? Красные, искрящиеся тучи фар, с одного взгляда говорившие о дороге, как о дороге жизни, указывающие, сколько же раз пришлось тормозить, но и разгоняться-не меньше; дерзко повернутые до упора вбок колёса-все это, в дополнение к красоте природы, что их окружала, постепенно возрождало то самое чувство, то забытое непреодолимое желание тяги автомобиля в Илье. Решил: если выиграю-куплю себе такой же, только нового поколения. Решив, сел на переднее пассажирское сиденье, и после пары уютных мгновений, когда дворники приятно заскрежетали по чуть замоченному снегом стеклу, поехали. Ехать же до Беларуси было небыстро, хоть и недолго, но все, по большей части огородами, этакими дорогами с очень хорошим асфальтом, но в чистом поле и лишь в одну полосу, как в Литве. И, пользуясь случаем, давайте я вам опишу это небольшое государство. Помню, Литву мы проезжали в два этапа: первый, до Вильнюса, а второй-от одной до другой границы. Второй этап мне запомнился лучше, все потому что дольше ехали. Хорошо помню две вещи: непринужденность, спокойствие и некое ведьмино волшебство литовских полей и порхающих над ними бабочек, и просто феноменальных литовских женщин-вроде таких же, как и шведские, но, быть может, чуть более загорелых, одухотворенных, скажем, как если бы это была пшеница из более мягких сортов: в общем, обладающая именно тем, чем-то, возможно и правда имея в глазах блеск ведьмы, чего так не хватало Илье в Хельге, и чего он в ней как не искал-не увидел. Сейчас Литва у меня ассоциируется со «Сказками старого Вильнюса», по большей части. Тогда же, когда я только первый раз ехал туда-лишь с провинциальной страной-городком на самом юге Балтики. Илья же со своим другом вдруг разогнались. На них, знаете ли, напал тот порыв ветра, что везде называется по разному, и нигде не имеет одного какого-то значение, кроме как в самой душе человеческой. И имя ему, там, в душе: «Домой». Включив в приёмнике песню «Сектора Газа», открыли окна, и, обгоняя очередной самосвал по встречной кричали : «Взвоет ветер над бараками, БМП нам лязгнет траками, домой, домой, пора домой!».