— Корни — это зараза, — запальчиво сказал шестнадцатилетний Сэм Грегори.
— Согласен, — подтвердил Том Белл. — Именно поэтому забастовки паромщиков Корни не допустит. Мало того что он вытряхнет нас всех с «Чертополоха»! Он наймёт на наше место голодных иммигрантов, которые на прошлой неделе приехали из Европы и теперь готовы наняться куда угодно за одну кукурузную лепёшку в день.
— Тогда я буду бастовать один! — сказал Сэм. — Это страна свободных, и мы посмотрим, кто сильнее: Сэм Грегори или Корне́лиус Ва́ндербильт!
У Корнелиуса Вандербильта в то время было пятнадцать миллионов долларов. Ему принадлежали все нью-йоркские паромы. У Сэма Грегори было всего две пары штанов. Одна из них с клеймом «Крупитчатая мука» была сшита из старых мешков. Вторая, праздничная, была перешита из воскресных брюк его отца Ру́фуса Грегори, который когда-то служил штурвальным на том же «Чертополохе».
Сэм явился в контору мистера Вандербильта после обеденного перерыва в воскресных брюках. Хозяин сидел в своём кабинете за столом и играл в карты со своим секретарём Ха́рлендом.
Корнелиус Вандербильт был одним из первых картёжников Нью-Йорка. Он просиживал за картами целые ночи. Второй его особенностью было косноязычие. Вандербильт не любил и не умел разговаривать. На вошедшего в кабинет Сэма он не обратил никакого внимания.
— Мистер Вандербильт, — осторожно сказал секретарь, — вот Сэм Грегори. Вы разрешили ему явиться сегодня…
— Хм, — сказал миллионер, не поднимая головы.
— Изложи своё дело, — объяснил секретарь Сэму.
— Я забастовал, сэр, — сказал Сэм.
— Хм?..
— Мистер Вандербильт спрашивает, кто ты такой, Сэм, — пояснил Харленд.
— Я мальчик при машине с «Чертополоха». Я сын Руфуса Грегори, штурвального, который служил у вас двадцать лет.
— Эх-м, — сказал миллионер.
— Мистер Вандербильт спрашивает, чего ты хочешь? — перевёл Харленд.
— Я хочу делать жизнь. Я требую добавить мне доллар в неделю или дать мне расчёт. Семье Грегори нечего есть.
— Ого-м-м, — сказал хозяин и кивнул головой секретарю.
Тот принёс огромную счётную книгу и раскрыл её посередине.
— Твой отец взял взаймы у мистера Вандербильта восемьдесят долларов в тысяча восемьсот тридцать седьмом году.
— Совершенно верно, сэр. Отец хотел отдать меня учиться и…
— Восемьдесят долларов не были отданы в срок. Твоему отцу угрожала долговая тюрьма. Но мистер Вандербильт проявил великодушие.
— Эге-м-м, — сказал Вандербильт.
— Ты был принят на «Чертополох» мальчиком при машине. Теперь ты должен мистеру Вандербильту восемьдесят долларов плюс проценты, что составляет сто два доллара семнадцать центов.
— Я же работал на вас! — воскликнул Сэм.
— Пф-ф! — сказал Вандербильт.
— Ты работал и получал жалованье, — перевёл Харленд, — ты получал деньги, которые ты проел. А теперь ты будешь отрабатывать долг.
— Не буду, — сказал Сэм и нахлобучил на голову свой потрёпанный картуз.
И тут мистер Вандербильт впервые произнёс раздельную фразу.
— Ты пожалеешь, — сказал он и начал тасовать карты.
Когда Сэм вышел на улицу, его молчаливо взяли под руки двое дюжих полицейских.
— Руки прочь! — закричал Сэм. — Я свободный американец!
— Поедем, сынок, — загадочно отвечал один из полицейских.
Сэм думал, что его везут в тюрьму. Но его отвезли на «Чертополох».
— Теперь ты будешь здесь жить, сынок, — благодушно сказал полицейский, — пока тебе не придут в голову более разумные мысли.
— Ваш Корни зараза! — свирепо сказал Сэм.
— Это нас не касается, сынок. Не думай бежать. Ты ведь неоплатный должник, то есть уголовный преступник. Тебя разыщут.
Но с Сэмом Грегори не легко было справиться. Через несколько суток, когда паром стоял ночью у причала Манхеттана, маленькая фигурка соскользнула с кормы «Чертополоха» и, цепляясь руками за канат, пробралась на берег.
Ночь была туманная и холодная. Луна плыла в серой дымке над крышами Нью-Йорка. Двое полицейских в пелеринах возились с фонарём.
— Дай ещё спичку, Пит, — сказал один из них. — Эта проклятая свеча, вероятно, слеплена из глины. Не горит, да и всё!