— Вы играете с ним не ради игры — и знаете об этом.
— Ну а сами-то вы, Катри Клинг! Ваша игра на деньги вовсе не забавна, и напрасно вы думаете, будто ваш пес совершенно счастлив, он ведь только повинуется…
Катри обернулась к Анне лицом.
— Повинуется… да вы же понятия не имеете, что это означает. Это — возможность проникнуться к кому-то доверием и выполнять точные, логические приказания, и ведь так гораздо легче, потому что с тебя снимается ответственность. Все упрощается. Ты знаешь, что должен делать, и веришь только в одно, а это гарантирует спокойствие.
— Только в одно! — вскипела Анна. — Весьма красноречивая лекция. Но с какой стати я должна вам подчиняться?!
— Я думала, мы говорим о собаке, — холодно произнесла Катри.
Однажды утром Анна объявила, что сама пойдет в лавку за почтой.
— Пожалуйста, — сказала Катри. — Но там очень скользко, наденьте ботинки, а не валенки. И не забудьте темные очки.
Анна надела валенки. Не косогор, а ужас какой-то — почти у самой дороги Анна таки плюхнулась в сугроб, торопливо оглянулась, но в окнах никого не было.
— Батюшки! — сказал лавочник. — Вот так диво: вы — и здесь, фрёкен Эмелин! А мы уж было встревожились, ведь толком неизвестно, что у вас там происходит… в смысле сейчас… Чем могу служить?
— Карамелек хочется, только я не помню название… Это было очень давно. Там еще котята нарисованы. Длинненькие такие конфеты, с котятами на обертке.
— «Кис-кис», — промурлыкал лавочник. — Старинный сорт. У нас есть и поновее, со щенками на фантике.
— Нет, спасибо. Мне — с котятами.
— Как вам будет угодно. Несподручно, должно быть, когда в доме такой здоровенный пес, а? Говорят, он совсем дикий.
— Пес очень хорошо воспитан, — сдержанно заметила Анна, вспомнив, что лавочник ее обманывал. И улыбка у него не приветливая, даже не учтивая. Анна повернулась к нему спиной и подошла к полкам с консервами, но, как всегда, не в силах была решить, чего же ей, собственно, хочется.
В лавку вошла фру Сундблом, с нарочитым изумлением поздоровалась, купила кофе и макароны, взяла бутылку лимонада и села у окна — послушать разговор.
Лавочник сказал:
— А фрёкен-то Клинг стала отличной домоправительницей. Да, она знает, что делает, я всегда говорил. И братишка вроде бы оказался куда башковитей, чем думали. Теперь даже вот лодку по его чертежам строите, верно?
— Это что за штука? — спросила Анна.
— Дрожжи. Их используют для выпечки хлеба.
Фру Сундблом крякнула и подлила себе лимонаду.
* * *— Лодки, — повторил лавочник и улыбнулся. — Замечательная штука — лодки. Мне они всегда нравились. Ведь это вы заказали лодку, фрёкен Эмелин, да?
— Нет, — ответила Анна. — Я, к сожалению, в лодках не разбираюсь. Я о них читаю… Это всё. Будьте добры, запишите на мой счет.
В лавке разом стало тесно от злобы. Когда Анна направилась к двери, фру Сундблом крикнула ей вдогонку:
— Передайте привет фрёкен Клинг, от меня лично, персональный!
Анна пошла домой, про почту она и думать забыла. Что они там говорили? Да ничего особенного, всегдашние магазинные пересуды… Нет, о нет, ее теперь не проведешь, она знает, это злые люди, они втихомолку смеются над ней, Анной Эмелин, смеются над Катри и Матсом… Туда она больше не пойдет. И вообще никуда не пойдет, никуда, кроме как в лес, поскорей бы уж начать работу, поскорей… хоть сейчас… У «Кис-киса» вкус был совершенно не такой, как четыре десятка лет назад, конфеты противно липли к зубам. Анна пошла быстрее, не глядя по сторонам, устремив взгляд под ноги. Ей повстречались соседи, но она даже внимания не обратила на их «здравствуйте!», она хотела лишь одного: попасть домой, домой — к этой ужасной Катри, в свой собственный преображенный мир, который стал донельзя угрюмым, однако ж в нем не было зла, не было тайн. В конце улицы Анна столкнулась с нюгордской хозяйкой, а та, заступив ей дорогу, сказала:
— Куда это вы так торопитесь, фрёкен Эмелин? Проверить вышли, далеко ли весна? Глядишь, скоро и землица помаленьку оттает.
Услыхав этот добрый, спокойный голос, Анна остановилась, прямо в слякотном месиве, и вскинула голову; весеннее солнце слепило глаза.
— Как у вас там, в «Кролике»?
— Ага! Вот, значит, как зовут в деревне мой дом! — живо откликнулась Анна.
— Ну да. Разве вы не знали?
— Нет. Правда не знала.
Хозяйка без улыбки посмотрела на Анну и проговорила:
— Прозвище-то ласковое. В нем нет ничего дурного.
— Извините, я спешу, — сказала Анна. — Вам, может, непонятно, только именно сейчас мне ужасно некогда…