— Я знала, что их женитьба приведет к несчастью, — горячо заявила Бонни. — Я знала! Зачем только они решились на это?
Тай покраснел и отвернулся. Глюке задумчиво грыз ноготь на большом пальце и не сводил глаз с Тая и Бонни.
Пилот открыл дверцу кабины.
— Мы прибыли, — сказал он.
Все посмотрели вниз, в черную пустоту под ними. Смутно виднеющееся взлетное поле было черным-черно от переполнявших его людей.
Бонни побледнела и схватила Бутча за руку:
— Это… это похоже на что-то большое и неживое, по которому ползает множество мелких муравьев…
— Бонни, ты до сих пор держалась молодцом. Потерпи еще немного. Не сорвись напоследок. Выше голову, девочка!
— Но я не могу! Все эти миллионы глаз, уставившиеся на тебя…
Она крепко вцепилась в руку Чудо-мальчика.
— Ну-ну, мисс Стьюарт, успокойтесь, — проговорил инспектор, поднимаясь на ноги. — Вам придется это перенести. Мы здесь…
— В самом деле? — с горечью перебил его Тай. — А по-моему, мы нигде. И с каждой минутой удаляемся откуда бы то ни было все дальше и дальше.
— Поэтому я и говорил, — пробормотал Эллери, — что когда мы узнаем, почему Джек и Блайт были отравлены и получим четкие указания относительно мотивов, мы разгрызем этот твердый орешек!
Глава 9
Девятка треф
В среду двадцатого единственными абсолютно спокойными фигурами в городе Лос-Анджелесе и его окрестностях оставались лишь Джон Ройл и Блайт Стьюарт: они были мертвы.
Это были сумасшедшие три дня. Репортеры, кинооператоры, журналисты всех направлений, пожилые дамы из критических и художественных журналов, полиция штата и люди инспектора Глюке из Отдела по расследованию убийства, режиссеры, продюсеры, директора киностудий, ищущие вдохновения, бальзамировщики, священники, должники, продавцы погребальных принадлежностей, юристы, дикторы радио, торговцы недвижимостью, тысячи потрясенных поклонников у гроба своих мертвых кумиров, — все это кипело, бурлило, толкалось и заполняло время бодрствования Тая и Бонни — времени для отдыха совсем не было — превращая его в оживший ночной кошмар.
— С таким же успехом я мог бы принимать участие в подготовке веселой пирушки, — выходил из себя Тай, растрепанный, небритый, с красными от усталости глазами. — Ради Бога, кто-нибудь, неужели я не могу проводить отца в последний путь по-человечески?
— Он принадлежал публике при жизни, — спокойно объяснял Эллери. — Вы не можете ожидать, чтобы публика отказалась от своих прав на него и после смерти.
— После такой смерти!
— Любой, какой бы она ни была.
— Да они просто стервятники!
— Убийство всегда выпячивает худшие стороны человеческой натуры. Подумайте только, что приходится переживать Бонни в Глендейле!
— Да, — скривился Тай. — Я полагаю… для женщины это слишком сильное испытание… — Подумав, он добавил: — Квин, я должен поговорить с ней.
— Вот как, Тай? — Эллери попытался скрыть удивление.
— Это чертовски важно.
— Сейчас будет очень трудно организовать спокойную встречу.
— Но мне надо!
Они встретились в три часа пополуночи в невзрачном маленьком кафе, затерявшемся в тупике, отходящем от Мелроуз-стрит, чудесным образом избавившись от преследовавших их зевак. Тай надел темно-синие очки, а Бонни густую вуаль, оставлявшую открытыми лишь ее бледные губы и подбородок.
Эллери и Чудо-мальчик стояли на часах у кабины, в которой велись переговоры.
— Извини, Бонни, что я пригласил тебя сюда в такое время, — отрывисто проговорил Тай. — Но нам с тобой надо кое-что обсудить.
— Да? — Голос Бонни удивил его: он звучал глухо, отчужденно и был полностью лишен жизненной теплоты и эмоций.
— Бонни, ты нездорова.
— Я в полном порядке.
— Квин… Бутч… кто-нибудь из них должен был сказать мне!
— Со мной все в порядке. Просто я думаю о… о предстоящей среде. — Тай заметил, как задрожали ее губы под вуалью. Он смущенно переставлял на столе бокал с шотландским виски.
— Бонни… я никогда не просил тебя об одолжении, правда?
— Ты?
— Да, я… Полагаю, ты считаешь меня дураком, ударившимся в сантименты подобного рода…
— Ты стал сентиментальным? — Губы Бонни на сей раз слегка скривились в усмешке.
— Вот о чем я прошу тебя… — Тай оставил в покое стакан. — Не ради меня. Даже не только ради моего покойного отца. Я прошу тебя ради их обоих — отца и твоей матери.