Качнулся, открыл глаза: Арон и есть… блестят запавшие глаза, шапку сдвинул на одно ухо и все сыплет быстрыми, мудреными словами. Хвастает, должно быть.
Опять слипаются глаза. А совестно, не хочется, чтобы заметил Арон, что задремал его слушатель.
— Ты, Арон, может, когда мимо Расшиватки будешь ехать, — заезжай, пожалуйста… Вспомним, как страдали мы с тобой вместе. Авдотья самовар нам поставит… Баба, брат, из себя немудрящая, а орех! На язык — почище тебя будет: от семи кобелей отбрешется…
Хотел это сказать Семен и заленился. Голос Арона затрещал у самого уха, турок неожиданно проговорил: «Валяй, эфенди!» Открыл глаза опять, встряхнулся. Арон — на своем месте, турок сидит неподвижно, дремлет.
— У меня сестра есть в Батуме, свою зубную больницу имеет, — говорил Арон.
Семен поглядел на его смятую шинель, порыжевшие сапоги и сказал:
— Хвастаешь небось?
— Ей-богу, есть! — жалобным голосом воскликнул Арон. Уласенков посмотрел вверх, на звезды, хотел узнать, много ли ночи остается. Поискал Корец — не нашел, а те звезды, что мерцали над черным гребнем, были неприметные. Месяц зашел за лес, чуть светлей было небо в той стороне, где он скрылся. Черные гигантские стены холодно и немо глядели спереди, сзади, с боков. Вздохнул Уласенков:
— Много еще ночи будет!
И опять закрыл глаза, чтобы вернуть полусонное видение с милыми лицами и родными местами. Но вместо седого кургана над прудом вырос гребень горы, похожий на гору у Карса. Вместо Расшиватки под горой, над замерзшей речкой, домики, в сумерках похожие на солдатские сундучки, а за речкой знакомые казармы, в которых прожили два месяца. Где-то далеко — должно быть, в кабардинском полку — заиграли зорю, протяжно, мягко и грустно…
[2]
По СРНГ виé, виё — ‘воловье дышло’ Терск. 1907, Дон. 1930.
(обратно)По книге: Ф. Д. КРЮКОВ «РАССКАЗЫ. ПУБЛИЦИСТИКА». Составление, вступительная статья и примечания Ф. Г. Бирюкова. Москва, 1990
(обратно)