Так бы он мог сказать, заявить и выразить подобное положение дел. Просто чтобы выразить собственное не безразличие и озабоченность таковым положением дел. Но это на людях, для прессы. На деле, на самом деле, ему было на это наплевать. Он любил смотреть в свое окно. Потому что мог это делать. Остальное его волновало мало. Тем более, подобное положение дел играло ему на руку. Ему и совету, который он возглавлял.
И так было всегда. Ведь он не помнил начала такого положения дел. Но, похоже, чувствовал медленно подкрадывающийся конец.
Окно было огромным, пять метров в высоту, двадцать пять в ширину. Возможно, обычное окно для современных строений, но за исключением одной, скрытой в нем детали. Прямо посередине окна была размещена дверь. Стеклянная дверь, на такой-то высоте! И из-за нее и следил за этим городом человек. Величественным, мощным, единственным, и высоким. Высоким настолько, что для тех, кто пребывал внизу, облака скрывали его вершины. Но для тех, кто был вверху, позволял парить над ними. Как и башня, та самая, с которой сейчас выглядывал человек, парила над облаками. В такие моменты человек, глядя на белый ковер, распушившийся у его окна, у его ног, у его двери, ожидал увидеть творца, создателя или бога. Да какая разница, в такие моменты он чувствовал себя ему равным. Он ожидал его увидеть, улыбавшегося и идущего ему навстречу. И зовущего его прогуляться вместе с ним. Не это ли единство и господство в одном флаконе? Единство с миром, и одновременно отделенность от него. Ведь господство подразумевало сепарацию. А сепарация подразумевала одиночество. И не каждому живому существу было удостоено разделить его с ним.
И вот здесь-то и пряталась та самая искра архитектора, создававшего кабинет. Дверь мог открыть только этот некто, пришедший по облакам! Дверь, из-за которой выглядывал человек в ожидании сотоварища творца, имела только одну ручку. И она была снаружи.
- Чертова игра,- эта фраза слетела с его губ. И голос его, всегда вылетавший отрывисто, но уже с нотками старческого дребезжания, отразился от стекла, и разлился по кабинету.
- Что, простите, мистер Оверхойсер?
Осторожный, почти шепотом заданный вопрос, но человек у окна вздрогнул, и оглянулся. Он, со всей определенностью можно было заявить, позабыл о существовании кого-то, кто был еще рядом с ним. Кто был где-то дальше, позади него. Кто, конечно, тоже его слушал. Кто, как и он, тоже был обеспокоен. Кто-то, возможно, напуган. Но человек посмотрел лишь на своего помощника голубым, но почти добела выцветшим взглядом. Словно эти его продолжительные медитации у двери, обескровливая его душу, медленно забирали и цвет его глаз.
- Пирс, ты здесь, дружище,- голос так же дрожал, но он попытался придать ему намек на былую силу. А манерой произношения выказывал нотки доверительной беседы тет-а-тет. Старого руководителя и такого же старого своего друга и помощника.
- О, да, мистер Оверхойсер, конечно,- ответил Пирс, и непроизвольно бросил взгляд в глубину кабинета.
- О, да, старый дружище, ты слишком много времени проводишь в Саге. О, да! И это, действительно, чертова игра.
- Простите?
- Не проси прощения, старый друг, за то, что не уловил ход моих мыслей. Они блуждают так, что я сейчас сам их не всегда могу уловить. Неужто, и я пришел в тот срок, когда понимать ход собственных мыслей, невиданная роскошь? Но, наверное, я чертовой игрой назвал Сагу. Возможно, тот самый ее недавний выдающийся эпизод. Но нет, вот теперь, мне кажется, что это был вчерашний футбол. Этот игрок, что упал в штрафной площадке. Не помню, как его звали. Не запоминаю имена лжецов. Он упал сам. Его не сбили. Но судья, отчего-то, ему поверил. Театрально падал, потом также катался по газону. И судья назначил тот удар. Пенальти, так, кажется, он зовется? Команда лжеца выиграла. И почему-то я не удивлен? Чуть позже я вспомню, почему.
- О, да, сэр. Все именно так и было,- проговорил Пирс, и снова, немного озадачено заглянул в глубину кабинета. Скользнул взглядом по длинному столу и сцепленным в нетерпении в замки рукам, что лежали на полированной поверхности. Пальцы некоторых рук уже от нетерпения побелели. Они не в нетерпении замерли. О, нет. В ожидании. Так подумал помощник.
- Но ты знаешь, что меня поразило?- вдруг продолжил Оверхойсер.
- Что же, сэр?
- Ага, вот! Снова мои мысли. Я вдруг подумал, что если бы эта игра происходила бы в Саге, лож игрока привела бы к тому, что его уровень непременно бы упал. Как и всей команды в целом. Его лож послужила бы не выигрышу, а наказанию.
Он помолчал. И в возникшей паузе в глубине кабинета, наконец, уже раздался шорох. Вслед за ним проявилось движение. Но человек у окна, возможно, намерено его не замечал. Он продолжал говорить.