— Про тайну знаю, конечно, — отмахнулась бабушка. — Не впервой, разберусь. А набег-то зачем?
— Да как обычно, — я пожал плечами. — Купить сахар, спички, крупы, мыло. Соль, наверное, ещё консервы какие-нибудь. Думаю, на это можно выделить рублей сто… всё равно не пропадут, даже если сейчас не пригодятся. Потом слопаем.
— Считаешь, что это надолго затянется и снабжение будет нарушено? — спросил Александр Васильевич.
— Не знаю, — честно признался я. — Я вообще не понимаю, чего ждать от будущего.
К путчам, которых в моей первой жизни было целых два, я относился чуточку отстраненно. Да и не только я — даже в Москве мало кто заметил какие-либо изменения в привычном ритме, хотя там Белый дом и обороняли, и обстреливали, какие-то отчаянные ребята штурмовали Останкино, а другие, не менее отчаянные, готовились умереть у московской мэрии. Но в целом обе эти движухи коснулись пары десятков тысяч человек со всех сторон, а в спальных районах работали магазины, кооперативные ларьки и кафе и в кинотеатрах показывали кино. Люди приходили смотреть даже на то, как танки бьют по зданию Верховного Совета — это было в новинку и вызывало закономерный интерес.
Ну и, конечно, консервы из магазинов тогда не пропадали — время уже было странным, и новым владельцам важнее оказалась прибыль, а не разборки где-то на властном Олимпе. Особенно ярко это проявилось в девяносто первом, но тогда хорошо помнили про «павловскую» реформу с отъемом лишних денег у населения.
Для меня всё это выглядело так, словно я решил сыграть на плохой карте, прикупил четвертую масть к имеющимся трем, и теперь пытался угадать расклад, чтобы понять, что сносить и с чего ходить. В таких условиях, в принципе, поход по магазинам был не самым плохим решением.
— Может, ничего и не будет, как в шестьдесят четвертом, — добавил я. — И машины с хлебом спокойно доберутся до магазинов в назначенное время. А, может, и не доберутся. В общем, лучше подготовиться, а там как кривая вывезет. Ну и дома будем сидеть.
— Пожалуй, — кивнул Александр Васильевич. — Только вот… кому-то можно об этом говорить? У меня есть несколько знакомых, которых я хотел предупредить.
— Этого я не знаю. Валентин так и не сказал, почему решил мне открыться, просто отшутился, когда я спросил. Но я примерно представляю, как делаются такие дела, и чем больше народу знает, тем выше вероятность провала, — я это слышал в каком-то ещё не снятом фильме, но мне цитата показалась подходящей к случаю. — Дело даже не в ваших знакомых… но у них тоже могут найтись знакомые, которых они захотят предупредить, у тех — свои знакомые… Это в Елизавете Петровне и её подругах я уверен, а вот во всех остальных…
— А тебе-то чего бояться? — спросил он.
— Да, пожалуй, нечего, — я ответил настолько беззаботно, насколько мог. — Только… вы должны понимать, что если о затее Валентина и… и его товарищей узнают, то им вряд ли получится сказать, что они пошутили, когда за ними придут. Некоторые вещи те, кто у власти, не прощают. Ну а как с ними разберутся, то придут и за мной. Слишком уж я с ним связан, и есть те, кто хорошо осведомлен о моем существовании. Правда, я никаких секретов не знаю и надеюсь никогда не узнать, но вряд ли тем людям будут интересны мои оправдания.
— Господи, — Елизавета Петровна забыла, что она коммунист и атеист и перекрестилась. — И как же ты во всё это влез-то?
Я немного помолчал.
— Вы не поверите, — сказал я. — Из-за Аллы.
Повисло неловкое молчание. Отец и бабушка посмотрели на девушку, а Алла пребывала в явной растерянности — впрочем, именно этого эффекта я и добивался.
— Из-за меня? — наконец пискнула девушка. — Как из-за меня?
Я всё-таки улыбнулся.
— Да шучу я, шучу! Хотя цепь всех событий как раз и началась с нашего знакомства. Вспомни — концерт, где мы слушали группу «Кино», потом помогли ребятам с машиной… вернее, это я сам вмешался, если бы мы мимо прошли, ничего бы и не было. Ну а потом состоялось знакомство с дедом Виталика, а уже через него — и с Валентином.
— Ничего не понимаю, — признался отец Аллы. — Валентин, судя по всему, немалый чин имеет?
— А он не представился? — удивился я.
— Да почему не представился, представился, даже книжечку показал с тремя буковками на обложке. Вот только внутри я ничего прочитать не успел, но имя — имя он назвал.
— Он полковник… как раз в этих трех буковках, вчера как раз новое звание получил.