В метро же патрулей стало гораздо больше, а к милиции добавились и военные, которые ходили по трое — офицер и пара солдатиков, — без оружия, но с заметными красными повязками на руках; судя по всему, к всеобщему веселью подключилась и местная комендатура. Пассажиров, впрочем, никто из них не тиранил, хотя смотрели все на всех подозрительно. Я по своей привычке из прошлой жизни прихватил паспорт и заставил сделать то же самое Аллу. Правда, мой документ пока вряд ли мог сильно мне помочь — прописку я так и не оформил, а без неё те же менты могли замучить выяснением, кто я такой и как здесь оказался. Тактику на случай проверки наших документов я так и не продумал, хотя в первом приближении собирался рассказывать о нашей с Аллой любви. Собственно, на этот раз я и взял её с целью доказать мои чувства — утром я ещё надеялся проскочить, а вот теперь нарваться было раз плюнуть.
Но ничего не случилось. Мы спокойно доехали до кольцевой, потом проехали и по ней три остановки, преодолели два перехода — и относительно быстро оказались на «Полежаевской». Где-то к юго-востоку отсюда находился гараж, где мы впервые увидели «Победу»; на севере было ещё незастроенное поле Ходынского аэродрома, на которое вчера один за другим садились военные транспортники.
Ну а сейчас здесь находился кусок старой Москвы на границе с большой промзоной, которая тянулась до самой реки. Возможно, поэтому местные власти тоже ограничились одной группой патрульных милиционеров, которым даже автоматов не дали. Они стояли чуть поодаль от выхода из метро и откровенно скучали. Мы с Аллой их не заинтересовали.
Врубель жил в красной кирпичной пятиэтажке, фасад которой выходил на Куусинена — тоже кусок старой Москвы, хотя про возраст можно спорить. Такие дома строили, кажется, при Хрущеве, а позже отказались в пользу брежневских панельных девятиэтажек.
Меня накрыло у самого подъезда — и я замер на месте. Оглянулся по сторонам, ничего подозрительного не заметил, но понял, что сразу идти к этому человеку не могу.
— Ал, давай присядем, — я указал на раздолбаную лавочку у убогой детской площадки.
Сейчас там было не слишком людно — лишь двое мальчишек пытались покорить сложную металлическую конструкцию, изуродованную временем и вандалами.
— Тебе плохо? — спросила она и осторожно тронула меня за руку.
— Нет… — я помотал головой. — Просто надо посидеть немного. Набегался я за сегодня…
— Ну… хорошо. Пошли.
Мы устроились, закурили, а я попытался понять, что со мной произошло. На последствия ранения этого не спишешь — слабости я не чувствовал, да и боли тоже особой не было. Под повязкой слегка чесалось, но я точно знал, что это фантомные позывы и старался их не замечать, пусть получалось и очень плохо.
Со слежкой было сложнее. Пешую «наружку» я замечал из рук вон плохо. Этот пока не опознанный Боб явно шёл за мной прямо от дома на Новоалексеевской, а напал лишь тогда, когда улучил подходящий момент. Но на этот раз я оглядывался чаще, людей на улицах и в метро было меньше, идеи в моей голове не роились — и я всё равно никого не увидел. Особенно того, кого опасался увидеть — теперь, когда шел вместе с Аллой. Я почему-то был уверен, что именно она была основной целью этого Боба, а Ирка так, под руку попалась, как и я этим утром.
— Так чего с тобой? — повторила свой вопрос Алла. — Может, рана всё-таки? Швы разошлись или ещё что…
— Нет, там всё в порядке, я же чувствую, — убежденно ответил я, хотя на самом деле ничего не ощущал. — Просто… просто даже не знаю, как объяснить. Вот сейчас мы поднимемся к твоему Диме в его квартиру, он пригласит нас пройти, может, предложит чаю… А потом вывалит кипу фоток, укажет на человека и скажет: «Это Боб». А я увижу на снимке того, кто на меня напал. И станет понятно, что всё очень плохо, что это не случайная стычка в богом забытом парке, а целенаправленная охота. И что Ирку убивал не её неизвестный хахаль из-за ревности, а вот этот самый Боб, который шут знает как добрался до Москвы из своей части, в которой он должен служить… Это, кстати, серьезное ЧП, побег военнослужащего срочной службы из расположения, его собаки с милицией должны искать по всей стране. А его либо не искали, либо не нашли — что означает, что у него на руках почти что индульгенция на наше с тобой убийство… Мне даже думать об этом больно, честно… А тут ещё этот чертов путч, и Валентин ранен — к нему за помощью не обратишься. Вот как-то так… докурила?