XVI
Дворец Долгорукова показался издали. Это было внушительное двухэтажное здание где-то в сердце земельного участка в один гектар. Как узнал потом Говорухин, на данной территории когда-то проходило одно из самых кровопролитных сражений Отечественной Войны, после которого Армия Наполеона пустилась в бегство. Теперь же там располагался сам дворец, выполненный в модернистском стиле, общежитие для постоянных сотрудников, охранный пост, гостевой домик, напоминавший старинную избу, банный комплекс, включавший в себя спортзал, парилку и бассейн, отдельный генератор, гараж и фудкорт, где разместились закусочные известных брендов общепита. Всё это пряталось за высоким забором. С разгулом преступности и вольнодумства Долгоруков старший раздумывал над тем, чтобы электризовать ограду, но не знал, где взять еще больше денег. Говорухин подъехал к воротам с острыми шпилями, во времена того же Наполеона на таких штуках оказывались привилегированные члены общества. Стало даже жутко. Он вспомнил задержанного одного из городских УВД, выпавшего из окна на подобные шипы, и опустил стекло. К нему подошел охранник, собранный, накаченный, в вымокшем под голубым дождевиком костюме. Речь его была отрывистая, командирская, будто бы каждое слово, исходившее из его рта, было трёхэтажными ругательствами. Говорухин припомнил совет, данный Дельфином еще лет двадцать назад, - слать таких людей по направлению половых органов. - Цель приезда? - Пиццу привез Захару Юрьевичу. - А удостоверение где? Чего-то ты не похож на доставщика, - охранник постучал дубинкой по корпусу машины. - А ты похож на клоуна, но я же молчу, - страж порядка вскипел и схватил Говорухина за шиворот, вытаскивая того из окна. - Чё ты сказал?! - Боссу своему позвони, он меня ждёт, - Говорухин буравил его взглядом, но на выражение на его лице не изменилось - томное, тоскливое. Охранник отпустил его, прошел на КПП, и вышел через пару минут вместе с открывающимися воротами. Говорухин проехал вперед по гладкой дороге, несравнимой с той, по которой он добирался сюда, окруженной зелеными насаждениями и зеленым газоном. Правда, потоп всё расставил по местам, и если он когда-то кончится, то все эти ландшафтные решения придется перекраивать. Перед ним предстал величественный дворец, по-другому эту постройку нельзя было назвать. Даже по меркам Рокфеллеров, Хилтонов, масонов и всего сионистского заговора это было роскошно, ровно как и безвкусно. Человек, который заказывал дизайн-документ у архитектора, а потом его согласовал, должно быть вырос в бедности - отсюда и комплексы, и показная роскошь, и бытовое тщеславие. Припарковавшись у дома, Говорухин вышел из автомобиля и постучал в дверь. С минуту он простоял под дождем прежде чем навалиться на неё и отворить. Экий признак старины. В прихожей никого не было. Говорухин решил осмотреться, пока отмокал, оставляя слякоть на дорогом мраморе. Содержание соответствовало форме - судя по атрибутам, хозяева дома мнили себя наследниками дворянских традиций. Показалось, что он по ошибке зашел в дешевую фотостудию. Перед ним висело два огромных портрета - Долгоруков старший и его жена. Изображение мэра по манере исполнения напоминало знаменитый багратионовский, тем более что градоначальник был изображен в генеральском, отчасти пижонском кителе в халеной палитре цветов. Портрет жены же был выполнен в более современном стиле - нарочитое отсутствие отсылок к истории, просто блондинка в черном вечернем приталенном платье с фигурой подростка. Как казалось Говорухину, на фотографиях в Интернете она выглядела, за неимением более вежливого слова, пышнее. Под картинами дотлевало содержимое камина. Никого не было, чтобы его встретить, дождь барабанил по крыше. Предположив, что комнаты Долгоруковых младших находились на втором этаже, Говорухин поднялся по спиралевидной лестнице. Вообще, прихожая была не очень-то эргономичной, рассчитанной на светский раут. Не зная куда идти, журналист потянулся за диктофоном в карман, убедился, что он включен, и продолжил исследовать дом. В коридоре, на втором этаже, соединявшем несколько жилых комнат, он открыл первую попавшуюся ему дверь... За ней оказалось серое, аскетичное, закрытое от внешнего мира занавесками помещение с железной койкой, приваренным к паркетному полу стулом и компьютером. Посередине был мальчик в майке-матроске и спортивных штанах. Он сидел на корточках и возился с алюминиевой ложкой. Говорухин окликнул его и со всей оставшейся в нем доброжелательности спросил, где комната Захара. Тот обернулся и в ответ начал на него кричать ломающимся детским голосом: «КАК ПРАВИЛЬНО В ХАТУ ЗАХОДИТЬ НАХУЙ? Я ТУТ СМОТРЯЩИЙ, ФРАЕР ЗАЛЕТНЫЙ БЛЯДЬ ОПУЩУ ТЕБЯ НАХУЙ ПРЯМО ТУТ ЕБАНА В РОТ», а затем рванул на него с ложкой на голо. Говорухин успел закрыться локтем и почувствовал острую боль от пореза, затем смог схватить пацаненка за руку, поднять его за шкирку и кинуть обратно в комнату. Тот приземлился на паркет, проехался по нему всем телом и врезался затылком в стул. Пока ребёнок тер полученную шишку, журналист закрыл дверь и забаррикадировал её близлежащим стулом. Ошарашенный он забыл про пораненную руку, немного постоял и решил попытать счастье со следующей комнатой. Постучавшись и не дождавшись ответа, он легонько приоткрыл дверь, и в образовавшейся щели он разглядел розовые стены, большой трельяж, смахивающий на антикварный, заставленный женской косметикой, книжные полки, на которых стояли труды разного рода блогеров, наряду со сборниками сетевых поэтов и современными попсовыми книгами, так ненавидимыми почитателями дела Ильи Кормильцева. Говорухин толкнул дверь еще, щель расширилась, и он смог рассмотреть совершенно пустой стол, на котором не было ничего, кроме макбука, и кровать на которой делала селфи молодая девушка в наушниках. Журналист обратил внимания не на её стройные бёдра, и не на бронзовую кожу от солярия, и не на тонкую фигуру, и не на дорогой ливчик, а то, что между её ног, закрывая зону бикини, расположилась развернутая обложкой к камере «1984». Она пыталась найти удачное положение для задуманной позы, но у нее это не очень-то выходило. Осторожно, Говорухин прикрыл дверь за собой. «В этой семейке столько сюрпризов, сколько в женском монастыре. Какая ирония». Он заметил, что запачкал коридор собственной кровью. Ему, правда, показалось, что кровь была не его, а чужая, чуждая ему, фальшивая... И что пропитавшийся жидкостью рукав черного шерстяного пальто напоминал мягкую игрушку, выброшенную в лужу - одно хорошо, после того, как всё закончится, не придется новое пальто покупать... «Мда, кто о чём, а человек о материальных ценностях. Пошлость, звенящая пошлость... о душе бы побеспокоиться» - Говорухин усмехнулся и оперся на стену. Тело его ныло, и мысли с чего-то вдруг начали путаться, то ли от нехватки сна, то ли от накатившей усталости. Он уставился на потолок - ясно голубой, будто бы небо в погожий летний денек, когда люди выбираются за город и тонут в семейных склоках в огороде. - Знаете, мой отец любит повторять, - Говорухин обернулся и увидел перед собой худого высокого молодого парня, грызшего яблоко, - ща... одо...зждите...дагхрызу, - молодой человек вытянул ладонь вперед, а сам слегка наклонился, чтобы не запачкаться сладким яблочным соком, капавшим на пол. И чавкал он громко, даже намеренно. - Так вот, - он отряхнулся, - он говорил: «Мы - тут имеется ввиду вся наша семья - как у Христа за пазухой», он достаточно верующий человек, а я не понимаю, как можно так быстро было стать верующим, когда у тебя в комнате хранятся пионерские и комсомольские значки в такой красной тряпке, а он даже небольшую часовенку неподалеку выстроил, и при ней священник с попадьей, стали вот недавно каждый день у нас обедать... не, не, не, яства вкушать, ну вот я и пошутил: «А как в пазухе Христа помещаются купола?». Он тогда встал из-за стола, подошел ко мне прям так - позой своего тела он показывал, что вплотную - и дал мне пощечину. Закричал, что «Незя так на атца нашеГо сетовать, и гневить его!» - молодой человек передразнивал Долгорукова старшего. - старый тупица... надо бы поскорее устроить его кончину, но сейчас пока рановато... - подытожил он свои рассуждения вслух. Тем временем Говорухин натянул свою лучшую маску «доброжелательного слушателя», и спросил: «Захар Варленович, я полагаю?» - А кто спрашивает, а? Голос из телефона? - улыбнулся Долгоруков-младший. - Григорий Ребров, «Окно Европы»,- соврал Говорухин; - хм... Ребров значит, - насупился Захар, как раз в таких действиях проглядывается наследственность, - а что с вами? Печально выглядите, будто одной ногой уже в могиле. - Ну знаете, Захар Варленович, работа выматывающая, нервная, один год за три, капиталисты ездят на нас, как на лошадях, - Говорухин попытался заговорить юноше зубы, но по его легкой саркастичной улыб