XXII
И вот он провалился в темноту. Очнулся он от теплого весеннего бриза. Кажется, это была набережная, залитая розовым закатным солнцем. Вокруг не было никого, и даже чайки не раздирали воздух своими криками. Он скрутился комочком на лавочке, и его голова лежала у нее на коленях, как это всегда бывало, когда он заканчивал работать. Она поглаживала её и игралась с прядями его волос, как будто ничего не было: - Ты всё? - её голос звучал с какой-то странной отстранненой заботой. - Да. Закончил, - он ответил и закрыл глаза. - И что теперь? - спросила она, как спрашивают из вежливости. - Не знаю... я просто жутко устал - Зачем ты так? Зачем всё это? Мне было больно видеть тебя всего израненным, - её голос уже перестал быть таким далеким. - Странно, что моё подсознание задает такой вопрос. Эээто, - тут его голос начал дрожать, - ведь частичка тебя, что осталась во мне, или я - та частичка, что осталась в тебе, или же просто мой предсмертный трип? Это действительно ты, малыш? - Может быть это твоя фантомная боль? Я ли, или это проекция меня, та, что осталась у тебя в памяти - тебе ли не все равно, если касания моих рук, текстура моей кожи и знакомый запах тмина, вишни и солёного пота достаточно реальны для тебя? - Пожалуй что всё равно, - открывать глаза он не стал. - Может быть вкус моих губ убедит тебя в обратном, - она поцеловала его, и он испугался, и немного одернулся, но все же покорно вернулся в её объятия. - Тебе стоит больше спать, раз ты сильно устаешь,- она продолжила, как будто этого и не было. Чуждость исчезла. - Было много неотложных дел. Кофе - мой друг, так что..., -он начал оправдываться. - Музыка - мой драг, И всё что вокруг..., - она запела своим высоким и нежным голосом, как пела тогда, когда принимала душ, или ходила по делам, или занималась домом. - Всё! Это точно ты! Хорош уже, я ненавижу эту группу! Она действует мне на «Нервы», - он улыбнулся. - ЖИТЬ В КАЙФ! - Корж! Это уже запрещенный прием, малыш! - он рассмеялся, а затем быстро сник. Как будто внезапно вспомнил о чем-то болезненном, что было куда больнее удара ножа - Ты так и будешь лежать уткнувшись в горизонт? - она по-прежнему гладила его пряди. - Я боюсь... - голос Алексея задрожал еще сильнее - Чего? Смерти? Того, что я тебя укушу? Коржа? - она стала игривой - Что если я повернусь и открою глаза, то... ты исчезнешь... как это всегда бывало, когда я искал видел тебя на лицах. Пуф... и всё. И я снова останусь один, - он закусил губу. - Дурачок, никуда я не испарюсь, я же не святой дух в самом деле. - Кто тебя знает? - он ухмыльнулся. - Мы уже разобрались же с этим вопросом, разве нет? - она тыкнула его в боку, - Тебе стоит уже идти дальше. И я не про рассуждения о моей природе. - Да, обязательно запишусь на групповую терапия для вдовцов. Макс Пэйн, Дракс-Разрушитель, Виталий Калоев и я - вот так компания... - он замолчал, и его глаза начали наполняться слезами, а голос стал похож на вой волчицы, тыкающейся мордой в трупы своих детенышей, - Я не могу... я вас...подвел... КАК. ЖЕ. Я. ВАС. ПОДВЕЛ... Я-яя-я..., - он стал заикаться, а его голос задрожал еще сильнее, - бы мог дать взятку врачу побольше, я б-бы мог от-т-тдать вас в клинику ллучше... яббы могг ПРИХОХОДИТЬ РРАНЬШЕ С РРРАББОТЫ, и унас было быбольшевремени... - от подступившего к горлу кома, он не мог говорить, и уже просто хрипел, все тело сотрясалось от припадка, и он просто плакал навзрыв, как никогда ранее, и как никогда больше. Наконец, он немного оправился, - я-яя ббы ммог просто сказать нет и ввсе ббыло-ббы ххоррошшоо...Вссё ведь было ббы хорошо, да?! Яяя больше так не могу! Тты была всем для меня... А яяя....ПРОСТИ МЕНЯ - Тише, тише, любовь моя, - она поцеловала его в лоб и ему стало легче, - ты же знаешь, что ты сгоришь в аду за такие остроты? - она улыбнулась, -да и вдовцом ты стать не успел. Мы же хотели после появления малыша расписаться. Ну и прости за бестактность... - Ттебе можно - Но это достаточно пошлая история искупления и глушения чувства вины, ты не находишь? - она проронила это легко, с той легкостью, с которой роняют неприятные новости. - Вот ообижусь, и уйду, - ответил он, и они рассмеялись, - и вообще на кресте висеть куда более стремно. - Ну да, ну да, англетер - другое дело. Он открыл глаза и повернулся к ней. Она была также прекрасна, как и в день их знакомства, когда он перепутал комнаты в общежитии, и они разговорились о кино, и он чувствовал себя дураком, и она это понимала, но относилась с той добротой и радушием, коими никто его не одаривал. Он посмотрел на неё, а затем произнес: - Знаешь, я бы никогда не сделал бы этого, если бы вы с малышом были бы здесь...Я бы просто не смог. - Знаю; - Эта бедная девочка, я обомлел от того, насколько сильно она на тебя похожа, - он снова начал оправдываться. - Знаю; Наступило неловкое молчание, и вот уже она спросила: - Как там моя семья? - Не знаю, не виделся с ними с момента похорон, я...просто не мог смотреть им в глаза и... - А как твоя? - Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, да? Она молча кивнула, а затем спросила, но без осуждения: