Что-то внутри Говорухина щелкнуло. Какой-то переключатель, подсознательно его готовивший к этому. Он знал, что так и произойдет, когда много лет спустя вернулся сюда, и только уверился в этом, когда сбегал от Долгорукова. Вот перед ним была сплошная прямая линия и ему нужно было поставить точку. Точку в ответе на гложавший его вопрос: «Откуда?». Может, это было кодовое слово из ящика? Сигнал вай-фай? В тот момент, он был готов рассмотреть любую теорию заговора. Кажется, что и дед всё понял. Его высохшие глаза говорили об этом куда яснее слов. Наконец-то он отмучается, хотя за всё, что делается, рано или поздно приходиться расплачиваться. Всё произошло урывками. Вот он берет эту сальную подушку, вот он зажимает её локтем и валится на неё всем телом, чувствуя под собой мышечные спазмы, агонию и попытки сопротивления неминуемому концу. Вот по телевизору начинают показывать военный парад, оркестр торжественно играл гимн, и за этим гимном он совершенно не слышал глухих стонов и всхлипывания. Вот Говорухин видит, что его рана снова закровила. И подушка под ним перестала болтыхаться. И вот он, уже склонившись над бочком, блевал в каком-то необъяснимом шоке, сотрясавшим всё его тело, а потом свернулся калачиком на холодном кафеле, всё еще дрожа от пережитого.
Он проблевался еще раз, удивился, что в унитазе не оказались его органы. Затем он облился холодной водой, намочив все свои повязки, а потом обессиленный рухнул калачиком на кафельный пол. Его трясло, дико хотелось закурить. Еще одна точка невозврата пройдена, как обычно говорят. Он не мог в это поверить, и как будто бы со стороны еще раз оглядывал произошедшие события, не в силах вмешаться и остановиться. Так оно когда-нибудь и кончится, или должно кончится. Всё к этому идет…да какое идет — катится вагонеткой, сошедшей с рельс. Ужасная тряска потихоньку сходила на нет, хотелось просто завалиться спать — забыть про треклятый Город, про семью, про неё, про Долгоруковых, про осточертевшую работу, переламывавшую изнутри, да про весь гребаный мир, где человек то и дело остается на откуп своим страхам, страданиям и горестям в грызне с другими. Оставалось незаконченное дело. Горожанам нужен был антагонист, ну что ж. Они его получат, а потом могут катиться к чертовой матери, ведь всё, что уже можно было протратить, уже было протрачено. Пускай копошатся в своем дерьме сами… Хах, смотрите что за человек вдруг подумал о принципе морального превосходства над остальными, хотя был точно также повязан в этом преступлении, как и мы всё. По крайней мере, Говорухин себя убеждал, что у него хватит смелости для честного суда над самим собой.
Еле поднявшись, опираясь на стенку, он неожиданно для самого себя рассмеялся — в зеркале была тысяча его отражений, и он не мог определить, в каком из них он сам. Медленно он выполз из ванной и дополз до кухни. Там он собрал остатки своих пожитков — ноутбук с составленным текстом — в сумку. Ему почудилось, будто бы он террорист, готовящийся оставить сумку в метро. Только его бомба была информационной — верной для использования.
Уже волоча ноги к выходу, ухмыляясь, он услышал позади себя скрип половиц. Лёша замер на месте, его ноги налились свинцом, а сердце прихватило. Глаз его задергался в нервном треморе. Лицо его напоминало посмертную маску, коя застывает на человеке, когда он умирает напуганным. Он медленно развернулся и увидел деда. Высохшего, старого, потрепанного, стоящего на ногах. Свечение его голубых глаз напоминало о белых ходоках, и на его зрачке мирно трепыхалась муха. Грудная клетка не сжималась и не разжималась. Тело стало еще бледнее. Он крутил шею вокруг своей оси с мерзким треском трущихся друг об друга костей, а затем с хрипом издал:
— Сначала мы доберемся до них, и только потом уже до тебя. Передавай матери привет.
Он улыбнулся, и у него захрустела челюсть… Говорухин попятился назад к выходу и дед, будто бы автоматон или деревянная кукла, украдкой последовал за ним. Нащупав рукоять, Говорухин схватился за нее и в следующее мгновение выпал из квартиры. Он забыл о боли, о ранах, о том, что носилось в его голове, и бежал по лестничным пролетам, будто бы бесконечной лестницы. Под конец, кажется, девятого пролета, а ему показалось, что их было девять, у него начала сдавать дыхалка. Задыхаясь, он вывалился из подъезда и упал прямо в лужу. Не теряя ни секунды, он вскочил и бросился вспять, не оглядываясь на то, что он за собой оставил.
XX
Ближе к ночи, офис ЖИЛАЙВ уже опустел. Обрушившаяся буря поутихла. Казалось, что это просто погода решила дать перерыв Городу, дабы тот зализал свои раны и вышел следующим днем на генеральное сражение. В помещение было темно, когда вошел Подрулин. И лишь экран гаснущего монитора мерцал жидкими кристаллами. Арсений Палыч остановился, ему стало немного не по себе. Кто мог тут оказаться в такой час? Он же разогнал этих прожигающих бюджетные деньги дармоедов и бездарей по домам. Подрулин стал щупать стену в поисках тумблера и нажал на что-то на него похожее. Пара секунд понадобилась лампам, чтобы разогреться и ударить как следует:
— А, свет, — раздалось из кубикла.
— Леша, твою мать, что ты здесь делаешь? Сукин ты сын, ты знаешь сколько ты тут отсутствовал??! Я кого только за тобой не посылал. Ни дома, ни в заднице у литнегра, ни в сраном космосе тебя, тебя, сучье вымя, не оказалось. Где ты шлялся, твою мать!? — последовало за этим. Подрулин включил начальника и решительным шагом заковылял до источника беспокойства за поворотом.
— Ох, мать твою за ногу, — единственное, что он проронил, когда из-за тонкой картонной стенки увидел Говорухина. Тот напоминал бездомного, огромные мешки под глазами венозного цвета, нос, заклеенный лейкопластырем, руки в повязках (та что покрывала кисть была мокрой от крови), сальные смольные волосы, грязное пальто вместе с сумкой, сваленные на пол, — Что с тобой случилось?
Говорухин устало улыбнулся и ответил:
— Работа, — он быстро отвел взгляд, казавшийся усталым и потерянным, — приятель-полицейский подкинул дело. Оно вам не понравится.
— Я не девка, чтобы мне что-то нравилось или не нравилось, — Подрулин попытался вернуть себе уверенность, но сразу же представил, что могут сделать с ним. А ведь у него жена, дети, любовница и собака. Кто же будет её кормить?
Лёша достал смартфон, открыл запись разговора и отмотал её до кульминации. Слушали это всё в тишине. Говорухин уступил кресло и перебрался на пол, облокотившись на картонную облицовку тонкой серой стенки. Дослушав, Подрулин вытащил из кармана сигареты
— В двух словах, Захар Долгоруков с особой жестокостью убил свою подругу, в ментовке это дело замяли, родственников купили, и он собирает вокруг своей личности культ. Я же, нарушив все законы этики, раскрыл этот обман, так что премию «журналист года» разделю вместе с тем хуеглотом из «Скролла», который шантажировал дурачков из «групп смерти», — он вздохнул, — не мир, а просто блядь ебаная помойка.
Подрулин замялся, а потом спросил: «Однофамилец?»
— Хах, а вы говорили, что у вас чувства юмора нет, — Говорухин уткнулся в пол, — самый настоящий оригинал… я думал, что повидал всякого, что видел зло, но оказалось, что я никогда не видел его настолько близко… так близко, что оно меня коснулось… Видимо, это какая-то проказа. Вот, кстати, подарок маленького Захарки, — журналист вспрял, оглянул бледного Подрулина и поднял отяжелевшую от опухлости руку, — Теперь, я могу открыть для себя новые способы онанизма… Чикатило, в сравнении с этим мальчиком, просто ребенок, таскающий девочек за косички.
Подрулин плохо соображал, он всего лишь заскочил забрать бутылку трофейного виски, которую он получил от секретаря правительства, когда его назначили главным. И уж совсем не ожидал увидеть своего сотрудника своего сотрудника в таком состоянии. Он присел, снова достал из кармана сигарету, а затем мрачно заметил:
— Утром вводят войска.
— Мне уже плевать.
— Пускать материал нельзя — добавил он, закуривая.
— Вау… Серьезно? Раньше не могли сказать? — съязвил Говорухин и засмеялся.
— Может быть, для тебя это всё игрушки, и вообще не надо было тебя возвращать! — Подрулин заметно нервничал, — но твоим коллегам надо семьи кормить! ТУТ ЖЕ БУДЕТ ВЫЖЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ!