– Прекратить репетицию! – закричал в рупор режиссёр.
Но Гуля не захотела сдаваться:
– Ничего, у меня выйдет. Должно выйти! Она уселась покрепче, прилегла к шее коня:
– Ну, Сивко, не выдай! – и опять помчалась к барьеру. Сердце у неё забилось ещё сильнее.
Но Сивко выдал. Перед самым барьером он опять, в третий раз, шарахнулся вбок.
– Брось, Гуля, не надо! – кричал режиссёр.
Гуля ничего не слышала. Стиснув зубы, сжавшись словно пружина, погнала она коня галопом. Доскакав до барьера, она дала шенкеля, конь, не успев опомниться, сделал прыжок, и Гуля, точно на крыльях, взлетела куда-то вверх. Секунда – и конь снова плавно бежал по дорожке.
Барьер был взят. Так двенадцатилетняя Гуля взяла первую высоту в своей жизни.
НОВЫЕ ДРУЗЬЯ
Осенью кинофильм «Дочь партизана» повезли на просмотр в Москву.
Было странно, что такая большая картина, над которой трудилось столько людей, могла уместиться в маленьком чемоданчике.
Провожая режиссёра на вокзал, Гуля просила его:
– Пожалуйста, покажите картину моему папе. Уж если я не смогу увидеть его, так пусть хоть он посмотрит на меня!
Ей и самой очень хотелось в Москву, хотелось в прежнюю квартиру, на свою московскую улицу, в свою московскую школу.
Но маме никак нельзя было уехать из Одессы.
Приходилось привыкать к новой жизни и к новой школе.
А привыкнуть было не так легко. И парты в классе казались неудобными, и доска не на том месте, и ребята не те.
Дома Гуля жаловалась, что на переменах в ушах звенит от шума, что мальчишки то и дело подставляют ножку или дёргают за косу и что в этой школе учиться нет никакой возможности.
– Ничего, привыкнешь, – говорили ей дома.
– Никогда в жизни не привыкну! – сердилась Гуля.
Она не прощала новой школе прежде всего то, что школа зта находилась не в Москве, а в Одессе.
Однажды, еле досидев до конца уроков и захлопнув за собой тяжёлую школьную дверь, Гуля сказала своим одноклассницам:
– И что это за школа! Пешком бы я отсюда в Москву ушла.
Это услышали мальчики.
– Да кто ж тебя держит? – закричал один. – Москвичка, подумаешь!
– Нам ты очень нужна! – прибавил другой. – Катись куда хочешь. Мы тебе и дорожку покажем, и на дорожку дадим…
И он уже хотел дать Гуле подзатыльник, но на помощь к ней подоспело несколько девочек.
– Не троньте её! – закричали они хором. – Вам какое дело, про что мы разговариваем!
– А пусть не задаётся. Не королева ведь, а Королёва!
– Ну что ж, что Королёва. Она у нас артистка.
– Артистка! – презрительно сказал мальчик, и все захохотали.
– Да, да! – закричали девочки. – Артистка настоящая. «Дочь партизана».
– Ну? – спросил кто-то из мальчиков.
– Честное пионерское, – сказали девочки, – она там и верхом скачет, и лошадь из болота вытаскивает, и с кулаком воюет, не то что с вами!
– А всё равно пусть не задаётся! – сказал черноглазый коренастый мальчик, с любопытством поглядывая на Гулю. И вдруг прибавил: – А где теперь твоя лошадь?
– Это не моя, – сказала Гуля. – Она красноармейская.
– На красноармейской надо уметь ездить, – сказал кто-то.
– Я сначала не умела, – ответила Гуля, – а потом выучилась немножко.
– Немножко! – закричала Гулина соседка по парте, Лёля Снегирёва. – Ты же барьеры брала!
– Да, приходилось…
Ни Гуля, ни другие школьники и школьницы – никто не заметил, как ссора сама собой угасла и перешла в деловой и даже дружеский разговор. Кончился он тем, что Гуля повела всю компанию к себе домой, на улицу, обсаженную липами, – называлась эта улица Уютной – и угостила своих новых друзей всеми вкусными вещами, какие только нашла дома: сочными румяными яблоками и хлебом с малиновым вареньем.
И скоро Гуле стало казаться, что в школе не так уж шумно, что девочки очень славные и что даже среди мальчишек есть совсем неплохие ребята.
Но лишь только начала она привыкать к этой школе, как ей снова пришлось уехать. На этот раз – в Киев, где готовилась съёмка новой картины.
Незадолго до её отъезда приехал в Одессу Владимир Данилович Королёв.
– Папочка, – сказала Гуля, когда отец отдохнул с дороги и они вместе вышли на улицу, – у меня к тебе просьба. Очень большая. Обещай, что ты её исполнишь.
Уже стоял конец июня. Южное солнце пекло так, что спасала от него только густая тень каштанов и акаций, выстроившихся вдоль тротуаров. Лишь изредка приносил прохладу ветерок с моря.
Отец с удивлением посмотрел на Гулю:
– Как же я могу обещать тебе то, чего не знаю?
Гуля подумала немножко и сказала:
– Я даю слово, что ни разу за весь месяц ничего у тебя больше не попрошу – ни мороженого, ни денег на карусель.
– Ну, так в чём же дело? – ещё больше удивился
отец.
– Знаешь, я соберу сегодня ребят нашего класса, и ты угостишь мороженым нас всех. И покатаешь всех на карусели. Хорошо?
– А сколько же у вас в классе ребят?
– Тридцать два человека. Но не пугайся – сейчас многие разъехались. Ну, всё же человек двадцать наберётся…
Владимир Данилович развёл руками:
– Ты что, хочешь разорить меня сразу – за один день?
Гуля виновато улыбнулась:
– Нет, папочка. Это выйдет ровно столько порций мороженого, сколько я съела бы одна за целый месяц. И столько же раз покаталась бы на карусели. Я всё это тоже подсчитала.
Отец усмехнулся:
– Ну что ж, это неплохо, что ты и летом занимаешься математикой…
Но Гуля перебила его: