Каждый раз? Да, признаться, Северуса не в первый, не во второй и даже не в третий раз посещала мысль о том, чтобы затащить Гарри в свою постель. Сперва он думал, что это всего лишь жажда справедливости за оскорбленное когда-то давно Джеймсом Поттером эго. Потом мужчина думал, что дело в Лили, которую он так долго и безответно любил, что готов был теперь довольствоваться даже той её частью, что была заключена в её сыне. Сейчас Северус был готов принять правду, которая заключалась в том, что проблема заключалась в нем одном.
Все эти годы он не столько ненавидел Гарри, сколько ненавидел себя за эти мысли: похабные, мерзкие, будоражащие. Поттер просто всегда был под рукой, его всегда было можно наказать за то, в чем он ни капли не виноват.
«Ты всегда отличался удивительной сообразительностью».
Единственное, о чем мог сейчас думать Северус, как все могло закончится, если бы он не смог себя остановить. Но все это было глупо, Гарри так искренне испугался его прикосновений, что и думать не стал бы о том, чтобы терпеть то, что ему не понравится. Ничего бы не было. И не будет!
- Что же мне сейчас делать? - вопрос был риторическим, потому что мужчина уже знал, что ему нужно делать, как ему нужно делать и чем ему нужно пожертвовать. Правдолюбивый советчик, казалось, исчез, но Северус прекрасно знал о том, что где-то там, в закоулках его сознания, стоит молчаливая и вечно осуждающая фигура человека, готового в любой момент высказать своё мнение. Однажды он не послушал этот голос и убил ту, которую, как ему самому тогда казалось, любил.
Изумрудная шкатулка, которая слегка поблекла со дня первого желания и стала светло-зеленой, стояла на том же самом месте, где сегодня утром её оставил Северус. Мужчине казалось, что она источает какое-то замогильное спокойствие, словно всё, кроме неё так или иначе меняется в этом мире, словно прямо через неё за ним и наблюдает костлявая Мать. Странно, но мысль об этом сейчас его даже не потревожила.
***
Утро в Хогвартсе в тот день началось для всех непривычно рано. Выплывая из своих постелей, ученики и преподаватели чуть ли не кляли старика Филча, который, собственно, и послужил причиной столь раннего подъема. Ведь это был отнюдь не первый и даже не второй раз, когда сторож Хогвартса поднимал тревогу, причем делал это по совершенно бестолковым причинам: скажем, из-за нескольких оберток из-под шоколадок, которые безалаберные студенты бросили в гору другого мусора.
Но в этот раз скрипучий голос старика был таким взволнованным и удивленным, что все подумали о самом худшем, заранее готовя и себя и свои волшебные палочки к бою. Преподаватели уже обдумывали план эвакуации оставшихся учеников на случай, если школа опять подверглась нападению. Приказав ученикам оставаться в своих спальнях, Макгонагалл вместе со Слизнортом и другими преподавателям медленно, с палочками наготове, выдвинулись в путь.
Но стоило им оказаться в коридоре, как у всех, кроме профессора Снейпа, буквально отвисла челюсть от удивления. Минерва была так глубоко поражена, что, попытавшись что-то сказать, лишь беспомощно и совершенно беззвучно то открывала рот, то закрывала его. Оглядываясь по сторонам, она не верила своим собственным глазам, точнее сказать, не могла позволить верить.
- Надо разделиться и все проверить, - спокойно подал голос Снейп, который, хоть и старался показать крайнее недоумение, но все же был абсолютно спокоен. Он не без удовольствия смотрел на то, как все удивлены, как не понимают, что происходит. Особенно его веселил Филч, то и дело поднимающий руки к своей полулысой голове, восклицая: «Вот те на. Каким я его помню! Новехонький!».
Качнув головами в знак согласия, преподаватели разбрелись проверять многочисленные коридоры и залы школы в страхе, что произошедшее - очередная выходка прихвостней Тёмного Лорда. Никто толком и не верил, что такое может произойти, потому что ни у одного волшебника не хватило бы сил сотворить то, что сотворили со всеми любимой школой.
По прошествии нескольких часов преподаватели, которые прочесали большую часть основных помещений школы, собрались в Большом зале, сверкающем миллионом ярких свечей, парящих в вышине прекрасного звездного неба.
- Да уж, - что на её языке означало следующее: «Я крайне удивлена, я не знаю, что тут сказать. Это так удивительно, что у меня не хватит слов, чтобы это выразить!» - Наверное, нам стоит обрадовать учеников, раз нет никакой явной опасности.
Возражений не последовало, как, собственно, и любых других звуков: все так и стояли в немом оцепенении. Сообщив ученикам, что они могут выходить и собираться в Большом зале, Минерва, пройдя к преподавательскому столу, отполированному и блестящему, она неловко дотронулась до холодной поверхности столешницы, желая проверить, а по-настоящему ли все или это только плод её обострившегося воображения. На глазах у неё выступили слёзы, которые она даже не потрудилась спрятать. В одно краткое мгновение ей, как и другим преподавателям, показалось, что этой ужасной глупой войны вовсе не было, что всё это не больше, чем дурной сон.