Скорее, он был доволен не самим оргазмом (потому что я искренне не понимаю, как можно получать удовольствие, когда тебя порвали), сколько тем, что мы, наконец, это сделали. На один большой барьер, разделяющий нас, стало меньше. И, признаюсь, что у меня не хватило бы смелости довести всё до логического завершения, если бы Поттер мне не помог. Странно, что я вспомнил об этом сейчас, хотя долгое время старался вообще не вспоминать ту ночь, которая вселяла в меня уверенность в своей мужской неполноценности.
- Ты спишь? - слабым, тихим голосом проговорил Гарри, одним лишь взглядом уставших опухших глаз пытаясь меня отыскать. Лицо его за прошедшие несколько дней сильно изменилось: казалось, что из него выкачали все краски и соки, оставив полую восковую оболочку, в которой теплятся лишь крошки жизни.
Как все это было глупо: вот он я, со всемогущей шкатулкой Смерти, которая способна исполнить любое моё желание, кроме одного - спасти мальчика. Мальчика, жизнь которого стала платой за все мои желания. Я должен был знать, что старуха заберет самое ценное, что у меня есть, но я не хотел думать, не хотел даже допускать предположения, что этим ценным будет Гарри.
Я бы слова не сказал, если бы меня самого лишили бы жизни или же репутации (которая, впрочем, и без потустороннего вмешательства была весьма подмоченной).
Я впитаю его целиком.
Он скоро придет ко мне.
Ты ничего не сможешь сделать.
- Нет, - только и ответил я, подходя к его постели и откидывая влажные волосы с бледного, всего в испарине лба, - Ты чего-нибудь хочешь?
- Посиди со мной, - от вида Гарри, такого хрупкого и больного, у меня перехватывало дыхание. Одному Мерлину только известно, как сильно я хотел забрать страдания моего мальчика себе. Наверное, я бы все сделал для того, чтобы увидеть привычный задорный блеск его зеленых глаз. Но еще лучше было бы никогда не видеть этого, лучше бы мне вообще не возвращаться.
- Когда мы были маленькими, Дадли подарили на День рождения собаку, маленького золотистого ретривера. Неуклюжий такой был, постоянно бился головой о что-нибудь, его даже за это прозвали Бублик: всё время колесом влетал куда-то, - я буквально кожей чувствовал, с каким трудом Гарри выталкивает из себя слова, которые, подобно листьям шипучего дерева, раздирали его горло, - Дадли не очень-то ему обрадовался, он вообще редко чему-то радовался. Играть с собакой было некому, учить её было некому, а меня каждый раз, когда я хотел его погладить, запирали в чулане без обеда или ужина: Дадли не нравилось, что я беру его вещи. Бублик был славной собакой...
- Был? - я живо себе представлял себе маленького Гарри, глазастого мальчика, тянущегося своими хрупкими ручками к собаке.
- Да. Он укусил Дадли, когда тот начал его бить за испорченную игрушку, и его выбросили на улицу...
Очередной приступ сопровождался судорогами, от которых хрупкое тело согнуло пополам. Из бледного, пересохшего рта то и дело вылетали капли алой жидкости. Гарри напоминал маленький тюбик зубной пасты, на который кто-то то ли специально, то ли случайно наступил, выдавливая всё содержимое на грязный пол.
- «Пукающая свинья», - уже тише проговорил мальчик, устало закрыв глаза.
- Что?
- Игра так называлась, которую Бублик съел. Кусок картона.
Я знал, что Гарри всё равно до конца расскажет эту историю, даже если его вывернет наизнанку, даже если он начнет захлебываться кровью, даже если я попрошу его помолчать и не мучить себя.
- Знаешь, когда это произошло, я думал... - Гарри вновь начало выворачивать сухим, кровавым кашлем. Призвав влажное полотенце и настойку хвоста звероящера и мяты, я помог ему вытереть кровь и немного выпить, чтобы предотвратить повторение приступа.
- Я всегда думал, что и меня так же, как и Бублика, выбросят на улицу. И всем будет все равно, словно и не было меня. Я думал, что если появится человек, который будет тосковать по мне, когда я уйду, то мне будет приятно...
Гарри весь побелел от очередного спазма, который отчаянно пытался подавить. Мой бедный мальчик стеснялся показывать то, как ему на самом деле плохо, стеснялся огорчать меня... Лекарство перестало помогать. Снова. Сидя возле него, я только и мог, что смотреть, как медленно и мучительно он умирает, ласково гладя его по спине, мол, всё будет хорошо...