Замечание второе. Насколько мне известно, светские историки, в отличие от теологических, не нашли по сей день ни одного свидетельства, говорящего о Христе и Моисее как личностях исторических, на самом деле, существовавших. Я этим обстоятельством пренебрегаю, поскольку в сознании сотен миллионов верующих они живые, реально бытовавшие люди, и как таковые в течение веков обретались в центре крупнейших идеологических баталий человечества. Контекст идеологии не только снимает вопрос об их мифологической природе, но, больше того, — выдвигает их на роль выдающихся, сверхреальных героев истории и культуры.
Иисус
Я не знаю, был ли Иисус, на самом деле, раввином (согласно еврейскому закону, неженатый человек не мог им быть), но в том, что он был еврейским религиозным лидером, пусть поначалу самозванного толка, — сомневаться трудно. Больше того, при его жизни основную массу его поклонников составляли стопроцентные евреи. Что касается вербовки христиан среди народов языческих вер (греков, римлян, египтян и других), то она, во первых, не носила при нем массового характера, была, в основном, явлением спорадическим, случайным. Во вторых, — и это, пожалуй, наиболее замечательно, — в процесс посвящения в христианство язычника входило, прежде всего, обращение его в иудаизм, не исключавшее на первых порах и обрезание.
Видный историк Макс Даймонт, чья книга «Евреи, Бог и история» стала настольной среди евреев Америки и Израиля, утверждает, что такое положение сохранялось и гораздо позднее:
«Первые два десятилетия после смерти Иисуса, с 30 по 50 г. н. э., все христиане были одновременно и евреями… Те немногие язычники, которые присоединялись к зародившейся религии, обязаны были принять иудаизм, прежде чем быть принятыми в христианство».
Эти факты не удалось скрыть даже в текстах канонических христианских писаний, созданных не ранее, чем во втором веке, и прошедших после смерти Иисуса строжайший церковный отбор на предмет заметание следов родства с иудаизмом. Забегая несколько вперед, скажу, что отбор этот, как и все в религиозной жизни, носил крайне алогичный характер. С одной стороны, нужен был акцент на независимость и самостоятельность нового догмата (проклятые иудеи отвергли нашего Бога!), с другой стороны, в особенности, на раннем этапе, чтобы придать весу малоизвестным сектантам, нужно было подчеркнуть значительность породившей их почвы (по христианской версии, Иисус — из колена царя Давида, как и положено быть еврейскому священнику). Кстати, эта сторона дела, уже сама по себе, свидетельствует о сугубо домашних целях первохристиан, а именно: улучшение (реальное или мнимое) некоторых проявлений иудаизма, родной веры, впитываемой ими с молоком матери. Именно поэтому зрелое, покорившее Европу, христианство в своих потугах отмежеваться (спрятаться) от поруганного родителя напоминает мне спрятавшегося страуса, большое тело которого, не заметное только для слепца, невежды или исступленного фанатика, так называемый, Ветхий Завет — по существу, еврейская Библия в полном почти составе: 1) Тора или Пятикнижие Моисея, 2) книги еврейских Пророков и 3) Агиографы: псалмы, притчи, Иов, Песнь Песней, Экклезиаст и другие.
Для ранних же христиан эти три части Библии (или Танах) — отнюдь не внешний атрибут родовитости, не котурны знатности и, если уж завет, то, по крайней мере, не ветхий, а каждодневная реальность трудного и сурового бытия.
В Евангелии от Матфея нареченный Давидовым сыном Иисус ни о чем другом и не помышляет. «Не думайте, — заявляет он, — что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (5, 17). Так оно и было. Он определяет свою деятельность в русле иудаизма и во благо «дома Израилева» исключительно. В отдельном от еврейства и иудаизма контексте он себя и не мыслит.