— Ну как? — спросил он в раздевалке.
— Молодец. Плясал, как на свадьбе.
— Так, пожалуй, и подошвы у боксерок протрешь, — не унимался Юозас.
— Зато на пластыре сэкономим, — в тон ему ответил я.
Я и в самом деле был очень доволен. И не только победой. Главное, Юозас не дал втянуть себя во встречный бой. Негр, несмотря на то, что буквально не давал себе передышки, доставал его крайне редко: два-три удара за весь бой, не больше. Сам Юозас бил точно, а противнику не давал. Оттого и майка сухой осталась.
Зато во втором бою в Денвере мне стало уже не до шуток.
Юозас не выдержал психологического напряжения. Видимо, сказалась непривычность обстановки: он впервые выступал не у себя дома, а на международном ринге. Бой Юозас опять выиграл. Причем выиграл так, что убедительнее не бывает. Но на первой же минуте сорвался и ввязался в рубку.
Джим Фаррель, полицейский из Нью-Йорка, сумел провести сильный хук в голову. И тут зрители подняли шум. В Лас-Вегасе американцы проиграли, и болельщики теперь жаждали реванша. Пока Юоцявичус, верный своей излюбленной тактике, расстреливал противника с дистанции, на трибунах угрюмо молчали. Но когда Фаррелю удалось нанести свой хук, швырнувший Юозаса на канаты, болельщики воспрянули духом и устроили такой тарарам, что в ушах ломило.
Обычно во время боя боксеры трибун не слышат; не до того. Но на международных соревнованиях, особенно если прежде не участвовал в таких турнирах, чувствуешь себя иначе, воспринимая непривычную атмосферу более обостренно. И Юозас, видимо, решил доказать, что не боится силовой борьбы, что, если нужно, он готов вести встречный бой.
Только нужно-то это было не ему, а противнику и трибунам. На настоящий бокс у Фарреля не хватало пороху: Юоцявичус делал с ним что хотел. Единственный шанс американца заключался в том, чтобы попробовать поймать противника на удар. То, что один из его хуков прошел, еще не решало дела. Фаррель все время стремился навязать обмен, но, пока Юозас этого не хотел, американец не в силах был изменить ход поединка, и бой складывался для него безнадежно. А когда вдруг Юоцявичус сам пошел ему в этом навстречу, шансы их фактически выровнялись. Во встречном бою дело решает не столько техника, сколько грубая сила, способность держать удары и физическая выносливость. А то и просто случай.
Так и вышло. Юозас нарвался на такой свинг, что у меня ноги подкосились. У него, правда, хватило сил продолжать бой, но я по себе знал, как туго ему приходилось. В глазах — клочья тумана, уши будто ватой заложило и ноги как не свои… Главное, ноги… Странно, что судья не открыл счета. Нокдаун хоть дает несколько секунд передышки. После такой оплеухи лучше всего клинчевать… Но Юозас, видимо, решил до конца выдержать характер. Тряхнув головой, он вновь ринулся в атаку.
— Может, подставишься еще раз? Публике понравилось, — не удержался от язвительной реплики я. Хотя, разумеется, знал, что ни Юозас, да и никто другой в таком гвалте меня не услышат.
Фаррель, судя по всему, тоже считал, что минута его торжества настала. Правая его действовала теперь как кувалда. Я видел, что после удара он чуть-чуть опускает ее вниз, оставляя на какую-то долю секунды челюсть незащищенной. Но вопрос, замечает ли это и Юозас? Ему сейчас, наверное, не до того. Слишком много пропускает ударов, слишком много…
Фаррель вновь ударил, и опять открылся… Неужели Юозас не замечает, неужели не видит!.. Стоп! Сейчас что-то будет… Юозас теперь сам лезет под удар, но, кажется, на этот раз сознательно, кажется, он провоцирует… Фаррель бьет. Бьет очень сильно…
Да, это провокация. Юозас в последнее мгновение делает шаг назад, и тут же шаг вперед, с ударом. Прямой левой, сухой и очень точный, бросает Фарреля на пол. Нокаут.
Зрители встали. Лавина аплодисментов обрушилась с трибун. Американцы ради хорошего бокса умеют отказаться от национальных чувств. А Юоцявичус им, бесспорно, понравился.
Что ж, победителей, говорят, не судят. И все же Юозас пропустил неоправданно много ударов. Бой он мог выиграть гораздо более легкой ценой. Нельзя, глупо было ввязываться в рубку.
Юозас, разумеется, и сам понимал, что свалял дурака. Но я все же решил не упускать случай и после боя крупно поговорил с ним. Иной раз это необходимо. Даже с мастерами такого класса, как Юоцявичус. Даже если боксер сам все понимает. То, что всплыло наружу и осуждено вслух, крепче запоминается.
И надо сказать, что Юозас этого не забыл. Конечно, всякий из нас, как говорится, живой человек, и сдержаться порой очень трудно. Но в боксе идти на поводу у эмоций никак нельзя. Противник нередко рассчитывает именно на них. Особенно если ему не остается ничего другого. А Юоцявичус был как раз из тех, кто привык ставить своих соперников именно в такое положение. На то, чтобы выиграть у него по очкам, рассчитывать особенно не приходилось.
В Казани, где вскоре после матча со сборной США проводилось первенство страны, нервы Юозаса вновь подверглись жестокой проверке на прочность. В отличие от зарубежных наши боксеры прекрасно знали как сильные, так и слабые его стороны; знали и, естественно, заранее к ним готовились. Через Казань лежала дорога в Мадрид.
Если встречи в Лас-Вегасе и Денвере явились лишь пробной прикидкой, кому предстоит защищать честь советского бокса на первенстве Европы, то в Казани этот вопрос решался окончательно. Нас с Юоцявичусом устраивала лишь золотая медаль. Но завоевать ее было нелегко. Победы на всесоюзном ринге всегда доставались тяжелее. Гораздо тяжелее, чем в большинстве международных турниров. Как ни странно, но факт остается фактом.
Сюрпризы начались уже в четвертьфинальных схватках. Неожиданно для всех проиграли чемпион страны в полутяжелом весе Каратаев и чемпион прошлого первенства Европы Тарасенков. Оба проиграли молодым, не очень еще известным тогда боксерам; причина была все та же — рубка. Дан Позняк, судивший бой полутяжеловесов, пять раз останавливал схватку; пять нокдаунов за полтора раунда!
— Я же тебя просил: не дерись! — едва сдерживая досаду, говорил после гонга угрюмо отмалчивавшемуся Каратаеву его тренер Джероян. — Мог бы запросто выиграть.
Джероян, конечно, был прав. Каратаев как боксер обладал значительно большим опытом и зрелостью, чем его двадцатилетний соперник, недавний юниор Анфимов. Но встречный бой с его лобовым прямолинейным натиском уравнивает мастерство, выдвигая не столько опыт, сколько случайное стечение обстоятельств. Нельзя сказать, что Анфимов был лучше. Он пропустил не меньше сильных ударов; ему просто повезло: после одинакового количества нокдаунов — 2:2 — кто-то должен был первым пересечь запретный рубеж. Этим неудачником и стал Каратаев. При трех нокдаунах рефери обязан прекратить бой.
Тарасенков оказался на полу при схожей ситуации. Весь первый раунд он лез на рожон, пренебрегая защитой и осыпая соперника градом ударов. Рискиев, его противник, отвечал тем же. И в конце раунда Тарасенков нарвался на мощный кросс, который и послал его на брезент.
Но если Каратаев и Тарасенков могли привести хоть какое-то оправдание: оба, будучи темповиками и обладая большой физической выносливостью, работали в общем-то близко к своей манере, то у Юоцявичуса, ввяжись он в рубку, не осталось бы даже и такого утешения.
— Не волнуйся, — сказал он мне перед боем.
А через минуту Дан Позняк уже махал перед его носом ладонью: нокдаун.
Правда, виной на сей раз была не забывчивость Юозаса, а одна из тех ошибок, которых время от времени не в состоянии избежать ни один, пусть даже первоклассный боксер. Бой есть бой, и от перчатки противника никто не застрахован.
— Чудно он меня как-то зацепил. Бил я, а попало мне, — сказал Юозас в перерыве.
— Случайность?.. А вообще не зевай, в одной восьмой и четвертьфиналах всегда много «темных лошадок».
Поляновского, боксера из общества «Труд», я на ринге до этого не видел. В общем-то, ничего особенного, но с этим правым прямым у него неплохо получилось. Учуял как-то, что финт, и вместо того чтобы закрыться, врезал со свободной руки сам. Хотя, конечно, рискованно: Юозас и ногу переменил — попробуй угадай, ложный это выпад или настоящий удар. Но дальше игра опять пошла в одни ворота. Юозас выиграл бой чисто, с большим преимуществом.