Джино снова ушел за свою перегородку и стал прислушиваться к беседе двух женщин. Синьора Гамбале пришла, оказывается, затем, чтобы предложить Коринне сделку: так как дела уличных продавцов идут все хуже и хуже, пусть Коринна отдаст ей своего племянника, который вместе с другими мальчишками будет снабжать ее лавку полевыми цветами. За это синьора Гамбале ежемесячно будет выплачивать Коринне определенную сумму и, кроме того, бесплатно кормить и одевать ее Джино. Синьора Гамбале не может объяснить почему, но публика сейчас интересуется именно полевыми цветами, особенно цикламенами. И их все время не хватает. Вот она и решила…
Джино отвлекли его собственные мысли. Его будут кормить и одевать. Это хорошо. Но ему наверняка будет перепадать и изрядная доля подзатыльников. Джино однажды видел, как эта злюка Абе отвесила девчонке-продавщице пощечину только за то, что та уронила на пол розу и случайно на нее наступила… Подзатыльники Джино не любил. Он вообще не любил никакого насилия. Когда ему было еще восемь лет, брат Винченцо сказал про него: «Джино — истый неаполитанец. Голову даю на отрез, что в нем тлеет дух Джузеппе Гарибальди».
«Что ж все-таки лучше? — размышлял сейчас Джино. — Получать еду, одежду и подзатыльники или ходить босиком и в рваных штанах, но не подставлять свою шею под удары?»
И в том и в другом варианте были свои и положительные, и отрицательные стороны. Поэтому Джино решил не ломать голову и всецело положиться на Коринну. Коринна знает что делать. Знает в тысячу раз лучше, чем сам Джино.
Он услышал, как Коринна сказала:
— А почему синьора Абе думает, что я должна свернуть свое дело, которым занимаюсь всю жизнь? Только потому, что у меня нет своей лавки? Ну так я по секрету могу сказать: скоро, очень скоро лавка у меня будет. И Джино мне нужен самой.
Абе усмехнулась:
— У вас будет своя лавка?
— Да. И не хуже той, которая стоит на виа Аджелли.
Синьора Гамбале опять усмехнулась:
— Обычно сказки рассказывают детям под рождество.
— Сказки? — Джино услышал, как Коринна с грохотом отодвинула от себя пустую чашку. — Ну что ж, пускай некоторые синьоры тешат себя надеждой, будто только они одни могут быть хозяйками лавок. Других вопросов у синьоры Гамбале нет?
Абе ушла. А Коринна неожиданно разбушевалась. Видали вы ее, эту кикимору! Отдайте ей Джино, ей нужна рабочая скотинка! Вот уж гадина, так гадина! Нажилась на чужом горбу и теперь воображает, что стала настоящей капиталисткой. Отдайте ей Джино! Отдайте ей своего племянника Джино! Тьфу! И как это Коринна удержалась, чтобы не вцепиться ей в космы?
— Эй, Джино, иди-ка сюда!
Она обняла его и прижала к себе. Крепко прижала, будто боясь, что его могут у нее отнять.
— Ты все слышал, Джино? Эта ведьма Гамбале хотела тебя купить. Купить, понимаешь? Она думала, что если у тебя нет отца и матери, так ты вообще сирота. А я разве тебе не мать, Джино, крошка моя? Скажи, разве я тебе не мать?
Джино растроганно всхлипнул:
— Ты еще лучше, чем мать, Коринна. И я тебя очень люблю.
— Спасибо, Джино. Я всегда говорила, что ты привязан ко мне не меньше, чем к матери… И ты… Вытащи-ка руку из моего кармана. И разожми кулачок. Опять за свое?
— Я хотел…
— Купить свечку? Знаю, знаю, ты ведь у меня очень набожный… А эту ведьму Абе надо проучить… Не могу понять, почему мальчишки не запустят булыжником в витрину ее паршивой лавки? Если бы я была мальчишкой… Конечно, я сделала бы это очень осторожно, так, чтобы меня никто ни в чем не заподозрил… Да, будь я мальчишкой, я показала бы Абе, как приходить в дом честных тружеников и предлагать им такую гадость…
Джино что-то пробормотал. А Коринна сказала:
— Что ты говоришь, Джино?.. Нет-нет, сам ты этого не сделаешь. Разве у тебя мало приятелей, которые хотят честно заработать сотню-другую? Ах, гадина, как вспомню, зачем она приходила, так все внутри и переворачивается…
Коринна была искренна в своем гневе — Джино это видел. И в его душе, не отличавшейся особой любвеобильностью, рождалось к Коринне какое-то новое чувство. Хорошее, очень хорошее чувство. Конечно, он не мог сейчас поклясться, что никогда в жизни не заглянет в карман тетки или не утаит от нее какую-то часть выручки, но это совсем другое. Чувство, которое сейчас рождалось в душе Джино, не было связано ни с деньгами, ни с какими-нибудь другими житейскими мелочами. Оно было выше этого. Выше и чище. Суть его Джино не мог бы объяснить даже самому себе, но он знал, что Коринна стала для него неизмеримо дороже.
Две сотни лир — это, конечно, не ахти какой капитал. Однако, в кантине, грязном портовом кабачке, принадлежавшем безногому Паланти, за двести лир подавали такие аньелотти, что пальчики оближешь! Готовила их дочка Паланти, семнадцатилетняя Кончетта, разбитная красавица, во всем подчинившая себе своего всегда полупьяного отца. Да как готовила! Полакомиться аньелотти Кончетты приходили в кантину не только портовые грузчики, но и люди побогаче: владельцы многочисленных лавчонок, мелкие чиновники, шоферы, моряки с грузовых иностранных судов. Правда, некоторых посетителей кантины привлекали не только аньелотти, но и сама Кончетта, однако те, кто хорошо знал девушку, даже не пытались заигрывать с ней. Стоило какому-нибудь подвыпившему морячку положить руку на ее талию или чуть пониже, как Кончетта сразу же брала тяжелую пивную кружку и замахивалась ею с вполне определенной целью.