Комиссар Тарасов зашел в землянку будто так, от нечего делать. Присел на деревянный топчан, вытащил пачку папирос, предложил Климу Луганову:
— Покурим, Клим?
— Покурим, товарищ комиссар.
Закурили.
— А погодка-то что надо. Облачность двести метров, триста от силы. Хорошо сейчас работать.
— Хорошо, товарищ комиссар.
Помолчали. Посмотрели друг на друга, улыбнулись друг другу. И каждый своим мыслям.
Тарасов: «Ты, наверное, думаешь, Клим: «Опять пришел воспитывать… Начнет сейчас тары-бары насчет выдержки, воли, необходимости забыть личное». У тебя и в мыслях нет, что я сейчас предложу вылететь на задание…»
Клим: «Наконец-то лед тронулся… Интересно, пошлет лететь с кем-нибудь или предложит лететь вместе с ним?»
— Как ты думаешь, Луганов, зачем я к тебе заглянул? — спросил Тарасов.
Клим пожал плечами:
— Ну, просто поговорить… Поинтересоваться здоровьем… Или спросить, чем занимаюсь…
— Не угадал. И приблизительно не угадал.
— Что-нибудь посерьезнее? — спросил Клим.
— На «охоту» хочешь?
— На «охоту»? — Клим пыхнул дымком и, скрывая нетерпение, почти спокойно ответил: — Можно и слетать…
Тарасов положил на стол планшет, указал Луганову мундштуком папиросы на карту:
— Полетим сюда, ты пойдешь моим ведомым. Порыщем маленько, «постреляем уток».
— Порыщем, — кивнул Клим.
Чтобы Тарасов не видел, как у него от возбуждения вздрагивают руки, он сунул их в карманы реглана и сжал пальцы в кулаки. Черт, не переиграть бы своим спокойствием! И в то же время нельзя показать, как все в нем сейчас загорелось. Дождался-таки своего часа! Ждал, ждал — и дождался! Конечно, Тарасов не зря предлагает ему лететь именно в паре с ним. Решил проверить. Проверить на выдержку… Ладно, пускай проверяет. Клим Луганов тоже не лыком шит — сумеет сделать все, что надо…
Река блестела на солнце, точно пояс, вышитый стеклярусом. На левом берегу стояли ивы — старые и молодые, прожившие свой век и только начинающие жить. Стояли тихо, бросая на воду густую тень… Миром и покоем дышала река, миром и покоем дышали плакучие ивы… И паром, медленно движущийся по реке, тоже навевал воспоминания о мирной жизни. Тишина, покой, и кажется, что сейчас до тебя долетит мотив знакомой грустной песни.
Клим вдруг вспомнил, что примерно такое же он уже когда-то видел. Правда, сейчас он не мог вспомнить, где это было — вот такая же тихая река и такой же деревянный паром, словно застывший на полпути от берега к берегу. Они стояли с Анной, облокотившись о борт, и смотрели в прозрачную воду. И молчали. Слушали плывущую над рекой песню. Песня была грустная, тягучая, и Климу казалось, что он улавливает в ней какие-то особенные звуки, какой-то особенный смысл — смысл вечности бытия. Он спросил у Анны:
— Ты ничего не чувствуешь?
И увидел на ее глазах слезы.
— О чем ты?
— Мне страшно, — проговорила она. — Страшно думать, что когда-то все это кончится. Все, понимаешь? Не останется ничего.
— Разве все это может исчезнуть? — Клим широким жестом показал ей на реку, берега, небо. — Все это останется навсегда.
Она недовольно поморщилась:
— Ты меня не понимаешь. Когда не станет меня, не станет ничего. Для меня не станет! Оно будет существовать вообще… Какой же прок, если я уйду, а оно останется?
Он мягко сказал:
— Нельзя быть эгоистом.
— Брось, — махнула она рукой. — Каждый человек — эгоист. Иначе он не может.
…Воспоминания его прервал голос Тарасова:
— Видел паром? Заходим и атакуем!
Клим не сразу понял: зачем атаковать паром? И только когда та мирная картина, которую он видел несколько секунд назад, как бы размылась в его памяти, до него вдруг дошло: а ведь паром этот и впрямь необычный! Не паром, а плывущий зеленый островок. Конечно же, это маскировка!
Он сказал:
— Понятно!
Они вернулись к нему, когда паром находился примерно на середине реки. И те, кто был на пароме, уже, наверное, не сомневались в намерениях летчиков. Несколько фигур метнулось туда-сюда, зеленые ветки полетели в воду, и два спаренных зенитных пулемета открыли бешеный огонь. Тарасов крикнул:
— Давай, Клим!
С первого захода им почти ничего не удалось сделать. Правда, они успели увидеть, как упали за борт три или четыре немца, успели разглядеть, что под ветками стояло пяток грузовых машин, закрытых чехлами… Клим подумал: «Мелочь. На месте комиссара я не стал бы терять времени».
Однако Тарасов сказал:
— Паршивые мы с тобой «охотники», Луганов! Давай еще один заход!
Они развернулись за изгибом реки и снова пошли в атаку. Клим видел, как Тарасов еще издали открыл огонь из пушки, но сам пока не стрелял. «Я их в упор! — думал он. — Напрямую».