— Журавлев, иди-ка взгляни. Все идите, орлята. Ты тоже, Мурашов…
Это была великолепно исполненная карикатура. Над пепельно-серыми, с белыми завитушками по краям облаками летела чайка, и на ней, уцепившись лапами за шею, сидел перевязанный бинтами тигр. Из его полураскрытой пасти высовывались два полуобломанных саблеобразных клыка, на голове был шлем с разбитыми очками, а на шее болтался планшет с картами. За чайкой гнался «мессер». Немецкий летчик, высунувшись из кабины, стрелял в «чайку» из пистолета, и от нее во все стороны летели перья. На плоскостях и фюзеляже «мессера», обрамленные белыми кружками, чернели крестики — это, конечно, летчик вел счет сбитых им самолетов.
Карикатура занимала примерно две трети листа, а внизу следовал русский текст:
«Немецкий летчик барон фон Грюбель вызывает «саблезубого тигра» на дуэль. Один — против «саблезубого тигра» и его ведомого. Если «саблезубый тигр» не трус, он поднимется со своим ведомым в воздух 23 июля в пять ноль-ноль. Место встречи — над линией фронта».
Разглядывая карикатуру, летчики ржали так, что в спортзале звенели стекла. И лишь капитан Журавлев, повертев в руках рисунок, бросил его на стол и зло сказал:
— Сволочь!
— Конечно, сволочь! — подтвердил и Маркин.
Северцев, пряча улыбку, спросил:
— Можно узнать, чем вы недовольны?
— Можно, — сказал Журавлев. — Во-первых, эта сволочь хочет драться один против нас двоих. Обидно. Во-вторых, завтра он наверняка в пять ноль-ноль появится над линией фронта. И сотня немецких летчиков будет пялить глаза в небо, гадая: покажется там капитан Журавлев или нет. Капитану Журавлеву, конечно, вылететь на встречу с Грюбелем не разрешат, и все это дерьмо будет потирать руки от удовольствия: «Фон Грюбель утер нос «саблезубому тигру». Капитан Журавлев — трус». Смешно?
— Не смешно, — уже без улыбки заметил Северцев. — Не смешно потому, что капитан Журавлев принимает фашистов за честных людей. Стоит ему разрешить — и он примет вызов. Какое благородство!
— Дело не в благородстве, — угрюмо проговорил Журавлев. — Когда мы рубим «мессеров», немцы кричат: «Рубят, когда десяток «чаек» на одного «мессера»… Вот и показать им… Один на один… На глазах у всех…
— А вас очень трогает, о чем говорят немцы? — спросил комиссар. — Они кто — рыцари? С бандитами на дуэлях не дерутся, капитан. Бандитов уничтожают любыми средствами.
Северцев и комиссар ушли. И когда летчики остались одни, лейтенант Маркин сказал:
— Тоже мне политики! Говорят, у этого Грюбеля куча Железных крестов. Ас! Если его срубить один на один, у немцев сразу поубавится нахальства. Да и плохо ли, когда одной сволочью станет на земле меньше!
— Ничего, — вздохнул Журавлев. — Придет время, я с этим типом встречусь. Обязательно встречусь…
А через два дня, возвращаясь вместе с Маркиным со «свободной охоты», Журавлев увидел пару «мессеров», летевших навстречу «чайкам» по краю длинного серого облака. По всей вероятности, «мессеры» тоже были из числа «охотников» и рыскали здесь, почти над самой линией фронта, в поисках какой-нибудь добычи.
— Пара «худых», — сказал Маркин. — Атакуем?
— Не спеши.
Журавлев круто развернул вправо и пошел вверх. Через несколько секунд обе «чайки» летели уже над облаком и сквозь его разрывы наблюдали за приближающимися «мессерами». Видимо, немцы до сих пор не заметили ни Журавлева, ни Маркина. Они все так же продолжали лететь у кромки облака, маскируясь им, готовые в любой момент или скрыться в нем или неожиданно атаковать замеченную цель.
И вдруг Маркин как-то приглушенно, точно задохнувшись от волнения, крикнул:
— Грюбель, командир! Погляди!
Да, это был Грюбель. Черные крестики в белых кругах на крыльях и фюзеляже — такие знаки красовались только на его машине. Ошибки тут быть не могло.
— Будешь бить ведомого, — тоже по-необычному волнуясь, сказал Журавлев.
— В случае чего — я прикрою. Не пускай его в облака… Ну, пошли…
— Пошли, — сказал Маркин.
Журавлев даже себе не мог объяснить, почему он не срубил Грюбеля с первого же захода. Такой шанс у него был. Верный, казалось, шанс. Он спикировал на машину Грюбеля так внезапно, что тому ничего другого не оставалось, как только попытаться резким разворотом бросить самолет в облако. Правда, этот маневр таил в себе большую опасность: «чайка» к кромке облака была ближе, чем «мессер». Грюбель это видел и понимал, что при развороте подставит свою машину под удар. Но другого выхода у него не было. Промедли он хотя мгновение, и уже будет поздно — сверху его немедленно расстреляют.