— Я не могу отсюда вылететь, — ответила я. — Размок аэродром.
— А выехать ты тоже не можешь? — бушевал Алеша. — Ты ведь не на краю света! Люди выезжают даже из тундры. При желании, конечно…
Я опять улыбнулась:
— Помнишь, Алеша? «Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах и тэпэ и тэдэ…»
Он помолчал не больше секунды. А потом заговорил уже спокойнее:
— Знаешь, ты эти штучки брось. Брось, ясно тебе? Плевать мне на те тэпэ и тэдэ… То было сто лет назад…
— Соскучился, Алеша?
— А ты — нет?
— Я — да.
— Инга… Спасибо тебе, Инга…
В дверь громко и нетерпеливо постучали. Вошла медсестра. По ее лицу я сразу поняла: случилось что-то серьезное. Я сказала в трубку:
— Спокойной тебе ночи, Алеша.
— Подожди, Инга, — закричал Алеша. — Еще два слова…
Но я повесила трубку.
— Идемте, Инга Павловна! — сказала сестра. — Скорее! Господи, горе-то какое! Ее сейчас только привезли… И в глазах у нее — смертушка…
Набросив на плечи плащ, я вслед за медсестрой побежала к больнице. Сестра, задыхаясь от волнения, говорила:
— Аннушку нашу привезли. Аннушку Круглову. Доярку. Это ж такой человек, Инга Павловна, цены этому человеку нету. Семь лет она уже депутат, и все — к ней, по любому делу. А она как мать для всех… Господи, как же все это получилось?..
Причитая, медсестра продолжала бежать, и я поняла, что ничего толком она не объяснит. А сама я думала только об одном: хирурга в больнице нет, он на каких-то курсах, а мой коллега врач-терапевт — совсем девчонка. И я одна должна решить сейчас что-то важное, и вся ответственность ляжет на мои плечи, и я не имею права уходить от этой ответственности… Но что же случилось с дояркой Аннушкой, в глазах которой — смертушка, с человеком, который «как мать для всех»?
Когда я вошла в больницу, больные — и выздоравливающие, и те, кому положено было лежать в постели, — толпились у приемной. Пожилая женщина с забинтованной головой тихо плакала, другая, маленькая, в длиннющем халате, успокаивала:
— Ну чего ты, Тимофеевна, заранее-то… Вон доктор, из области. Человек, видно, знающий. Абы каких там, в центре, не держут…
— Так доктор же не колдун, хоть и областной, — вытирая рукавом халата слезы, возразила первая. — Вон ведь ее какую привезли, Аннушку-то, краше в гроб кладут…
— Много ты знаешь, Тимофеевна! — продолжала маленькая, в упор глядя на меня. — Ученый человек на то и ученый, чтоб все уметь.
Я невольно отвела глаза в сторону. Я понимала, что маленькая женщина говорит специально для меня, говорит, чтобы я слышала: она верит в мои силы, она убеждена, что «ученый человек умеет все», и я не имею права не оправдать ее надежд.
— Я прошу всех в палаты, — строго сказала я, почему-то раздражаясь. — Сестра, наведите в больнице порядок!
Потом я вошла в приемную. И сразу же увидела лежащую на кушетке женщину с закрытыми глазами, с бледным, безжизненный лицом, на котором как бы застыла мучительная боль. Руки ее, сцепленные в пальцах, лежали на груди и казались такими же бледными и безжизненными, как и лицо…
В приемной, кроме худенькой девчушки врача-терапевта (здесь ее все называли Тамарой Лексевной), стояли, сбившись в тесную кучку, мальчишка с насмерть перепуганным лицом, пожилая, с седыми волосами женщина и такой же седой старик в наброшенном на плечи халате. Они молчали, оцепенев от горя, и смотрели на меня с такой же просяще-требовательной надеждой, как та маленькая женщина.
— Прошу всех отсюда выйти, — сказала я. — Тамара Алексеевна, проводите этих людей.
Тамара Алексеевна открыла дверь приемной, позвала:
— Пойдемте, товарищи.
Однако никто не тронулся с места. Старик только переступил с ноги на ногу и проговорил:
— Как же это мы пойдем? Куда ж мы от Аннушки? Может, и видим ее в последний раз…
— Я сказала, чтобы все отсюда вышли!
У меня, наверное, был очень решительный вид, потому что и старик, и женщина, и мальчик испуганно попятились к двери и исчезли за ней. А я присела на край кушетки рядом с Аннушкой и стала нащупывать ее пульс.
— Она без сознания, — сказала Тамара Алексеевна.
Я кивнула:
— Вижу. Что с ней произошло?
— Там, где она работала, перегорела лампочка. Аннушка полезла по стремянке переменить и упала. Животом на бревно. Это была около часа назад.
Я с трудом нашла пульс. Он был настолько частый, что я не могла его сосчитать. С помощью Тамары Алексеевны и медсестры я раздела Аннушку и взглянула на ее живот. Слева, в подреберье, темнел кровоподтек. Кожные покровы бледные, брюшная стенка в дыхании не участвует.