— Наверное.
— А куда?
— В руку.
— Так я сейчас оденусь.
Ольга поставила каганчик на шесток, а сама, засуетившись, бросилась в каморку, там оделась-обулась и быстро вернулась в хату. А братья следили за каждым ее движением и изредка переглядывались между собой да покачивали чубатыми головами. Наконец Ольга вынула из сундука две сумки с медикаментами и сказала:
— Теперь можно ехать. — Взглядом прощания она окинула свое жилище и первой вышла из него.
— Судьба! — вздохнул Роман.
— Судьба! — согласился Василь.
Возле тачанки мать простилась с дочкой, всхлипнула и попросила близнецов:
— Вы ж смотрите, дети, за ней, ведь она у меня одна-единственная, — и перекрестила их, и коней, и тачанку, и даже пулемет.
Близнецы наклонились к матери, один поцеловал ее в одну щеку, другой в другую, вскочили на тачанку, на которой уже сидела поникшая Ольга.
— Прощайте, мама!
Тачанка потянула за собой материнский вопль я начала наматывать на колеса раздавленную росу, увлажненную пыль и лунную грусть.
За всю дорогу лишь несколькими словами перемолвились близнецы с Ольгой, веря и не веря, что они везут ее в леса. А слово «судьба» звучало и звучало в душе и Романа, и Василя. Это ж надо вот так неожиданно!..
На рассвете утомленные кони подъехали к командирской землянке, возле которой, сгорбившись, сидел старый Чигирин. Недоброе предчувствие не давало ему спать, а в глазах стояли те зловещие пятна, которые видел он на руке Сагайдака. Поддерживая Ольгу, Чигирин осторожно спустился с нею в землянку, где возле стола уже сидел осунувшийся Сагайдак. Увидев Ольгу, он поднялся, радостно улыбнулся.
— Спасибо, доченька, что не побоялась ехать сюда.
— Я же сама набивалась к вам, — с тревогой взглянула она на командира. — Как ваша рука?
— Да не очень, чтобы очень.
Ольга сдержала вздох и стала раскладывать на столе свои медицинские принадлежности. Затем тщательно вымыла руки, протерла хлорамином, спиртом и осторожно стала разматывать бинты на руке Сагайдака. Вот они упали на стол, оголив рану и зловещие красно-синие пятна. Глянул на них Сагайдак и поднял глаза на Ольгу — та, кусая губы, ответила на немой вопрос:
— Гангрена. Надо немедленно ампутировать руку. Немедленно! — И к Чигирину: — Как же привезти сюда хирурга?
— Нет у нас, доченька, хирурга, и не знаем, где взять. Придется тебе самой стать хирургом.
— У меня же нет никакого инструмента, — застонала Ольга.
И тогда Сагайдак положил здоровую руку на плечо Ольги:
— Крепись и, если нет другого спасения, режь руку.
— Чем же, Зиновий Васильевич? — задрожала, заплакала Ольга.
Сагайдак подумал, внимательно посмотрел на нее.
— Если сможешь, орудуй обыкновенной ножовкой. Протри ее чем надо и пили. А мне, чтобы легче было, Михайло Иванович отпустит из своих запасов стакан горилки. Только плакать не надо — ты уже партизанка. Михайло Иванович, принесите ножовку.
Чигирин, согнувшись, вышел из землянки, и караульный с удивлением заметил, что он почему-то вытирает рукой глаза…
Прошло несколько дней. Роман ночью охранял командирскую землянку, из которой теперь почти не выходила Ольга. После дежурства он пошел не в свое лесное жилье, а стал бродить по дубравам. Неподалеку от озерка его разыскал Василь и удивился, и встревожился: таким сникшим и осунувшимся он никогда не видел брата.
— Что с тобой, Роман? Может, захворал?
— Эх, лучше не спрашивай.
— Может, что-то с Ольгой?
— С Ольгой. — Говори, брат.
— Что ж говорить? — чуть не застонал Роман.
— Все.
— Сегодня она призналась Сагайдаку, что любит его. Это ж надо, чтобы я такое услыхал…
После долгого молчания Василь глухо спросил:
— А как на это командир?
— Он назвал ее маленькой и сказал, что это у нее не любовь, а великодушная женская жалость, что не меньше стоит, чем любовь.
— Нелегкие он весы нашел для нас и для себя.
— А ей, думаешь, легче?.. Вот и разберись теперь, что такое судьба.
— Не разберешься, брат.
— И все равно мы ее будем любить…
Не отставая друг от друга, они уже молча брели по опавшим листьям и примятым травам. На них обрушивались и обрушивались лесные шумы и стоны деревьев, обрушивалось золото солнца и осени. Да светило братьям не золото осени, а просвечивало из темени то трепетное, прикрытое женской рукой зернышко огня, с которым босиком шла к ним Ольга. И откуда ты взялась, на нашу беду? И все равно мы будем любить тебя… Да нужна ли ей наша любовь?
А зернышко огонька колеблется и колеблется и уже, кажется, поднимается из лесной земли, словно цветок папоротника. И что этот цветок папоротника и все сокровища под ним против испуганных ресниц, которые оберегают женскую тайну, женскую привлекательность? И откуда ты взялась, на нашу беду?..