«Не ожидал, сыну, что у тебя такие способности к игре на сцене».
«Какие там способности, — отнекиваюсь я, а в душе что-то и ёкнуло. — Мне же и слова не дали сказать».
«Что там слова, если ты стоял лучше всех и в самом деле был похож на ячмень».
«Да кто же меня видел в том мешке?» — верю и не верю я.
«Все видели! Вот пусть наша мама скажет».
«А как же, а как же!» — ласково отзывается от печки мама, и только Ярина кривит и зажимает рукой рот.
«А как уж ты засмеялся, так всех развеселил, — продолжает отец, — сказано — талант!»
«Ой тату…» — еще отнекиваюсь, а в голове на радостях мотыльки кружатся.
«Вот сам подумай: кто-нибудь хоть раз засмеялся, когда твой руководитель все слова говорил и во всех тыкал палочкой? Тебе же достаточно было прыснуть — и всех развеселил. А если бы еще запел? У тебя же вон какой голос! Так что, сыну, прямая тебе дорога в артисты».
И тем словом отец доконал меня, ибо нам всем мамина колыбель и степь голоса набаюкали.
После вечера тато со мной пошел спать на сено, и там, наедине, я отважился спросить:
«А что надо, чтобы стать артистом?»
Отец, не долго думая, ответил:
«Поехать в Киев к нашему дядьке Миколе, который в театре играет комедии, он тебя и определит в артисты».
«Как же, тато, доехать до того Киева?»
«Вот чего не знаю, того не знаю, да у нас сейчас и денег не густо», — сказал тато и погрузился в сон.
Мне же из-за этого театра не спалось до третьих петухов. Через несколько дней решил я зайцем проехать к дядьке Миколе. Только в Виннице на станции отец перехватил меня. А эта языкастая, — погрозил взглядом Яринке, — и до сих пор дразнит меня артистом…
— И очень ругал вас тато? — улыбнулась Мирослава.
— Да нет. Обнял меня и говорит: «Разве ж можно, сыну, ехать босиком в артисты? Да и Киев не село, там ноги по камням протрешь. Как разживемся тебе на хромовые со скрипом сапоги, чтобы все даже по сапогам слышали тебя, тогда что-нибудь придумаем».
— Такой уж у нас батько добрый, что и в мире не найдешь, — с чувством сказала Ярина. — Даже меня никогда не ругал.
— А жаль, — уколол ее Роман. — Вот по ком березовый веник плачет.
Близнецы вскочили на коней, поехали, и вскоре над степью зазвучали два голоса, изливая тоску по тем двум голубям, «що пили воду бiля млина, бiля броду».
— Чем не красавцы! — неожиданно вырвалось у Ярины, которая провожала взглядом братьев.
— Как же хорошо на свете! — и Мирослава прижалась к Ярине.
XIV
Земля отдала людям, что могла отдать, и то ли из жалости к себе, то ли из жалости к людям заплакала осенней слезой и неспокойно погрузилась в зимний сон. Ох, как люто, на бешеных круговертях ветров, наступал этот сон. Сначала ветровеям и метелице хотелось приподнять, сорвать с насиженных мест перепуганные хаты, разметать золото скирд и ударить в набат певучей медью колоколов. А потом они утихомирились, поскатывались, притаились в яругах, и теперь люди бредут по колено в снегу, что рассыпает по вечерам крошки серебра и покачивает голубые дымы и васильковое цветение.
Как хорошо сейчас вокруг! Нарядные, в белых свитках, хаты притихли, словно девчата перед свадебным танцем. Вот ударит бубен луны, хлестнет смычком ветерок, и они поведут свой хоровод зачарованными долинками, левадами, садами — все выше да выше — и выведут его аж на тот шлях, по которому минувший век проскрипел чумацкими мажарами, а век нынешний, как молниями, блеснул казацкими саблями Котовского и Примакова.