— Вот когда у этой красивой женщины и у всех наших вдов уже будут новые настоящие жилища, тогда я и подумаю о своей хате.
— Долго вам, наверное, придется ждать.
— Я терпеливый, дождусь.
— Не только терпеливый, но и упрямый. — Под ресницами девушки встрепенулась улыбка. — А спите вы… на гвоздях?
— Нет, на сене, — засмеялся Данило. — Сено же застилаю рядном, полосатым или под цвет гречечки.
— И это уже хорошо. — Девушка взглянула на полосатое рядно, подошла к стене, возле которой стоял старый, с выгоревшими цветами сундук.
— Что это за девочка? — глянула на фотографию, с которой внимательно смотрел на нее миловидный ребенок.
На лицо Данила легла печаль.
— Это Оленка…
— Ваша родня?
— Если и родня, то, наверное, далекая-далекая.
Мирослава пристально поглядела на Данила.
— Почему же «наверное»?
— Как тебе сказать… — заколебался он.
— Говорите, как есть! — уже не терпелось девушке, и в голосе ее зазвучало подозрение.
— Не хочется, чтобы ты слушала о грехах или греховности жизни.
— Какой греховности? — насторожилась Мирослава и почувствовала, что в душе что-то обрывается… С чего бы это?
— Тогда слушай… Несколько лет тому назад шел я вечером к своей двоюродной сестре Оксане. Тишина, тени и лунная игра пестрили и луга, и татарский брод. Вдруг с берега эту тишину раскололо такое неутешное всхлипыванье, что мне жутко стало. Бегом бросился к броду и над стремниной, в кустах ивняка, увидел девушку, которая отбрела от берега и, очевидно, прощалась с жизнью. Выхватил несчастную из воды, вынес на берег, узнал и, как мог, стал утешать. Стоит она передо мною и роняет молчаливые слезы на прибрежный песок. Вижу, не успокою Марию — так звали эту девушку. Тогда посадил ее в лодку, переехал брод — и к Оксане. Та уж как-то отходила ее.
— Что ж это за история была? — загрустила Мирослава.
Данило вдруг, обозлившись на кого-то, сказал:
— Вот та самая, извечная для слишком доверчивых девчат. Совратил Магазанник поденщицу, которая работала в лесах, а когда у нее под сердцем забилась жизнь, погнал к знахарке. Благодаря Оксане оно как-то обошлось, и у Марии появилась доченька, а у меня вот эта фотография, — улыбнулся и ребенку, и Мирославе.
— А Мария где же? — глухо спросила Мирослава.
— Вышла замуж за хорошего человека и переехала в соседний район. Изредка пишет Оксане и мне… Ты чарочку кизиловой выпьешь, чтоб согреться?
— Нет, — грустно покачала головой Мирослава и почему-то сняла шапочку.
— А терновки?
— Разве сегодня праздник?
Он заглянул под ее неровные ресницы, где смущалась та пленительность, которая уже давно очаровала его.
— Для меня — праздник.
— Это правда? — спросила Мирослава, едва шевеля губами.
— Истинная правда, — ответил он полушепотом и увидел в ее волосах несколько зерен пшеницы. — А откуда взялись эти зернышки?
— Разве вы забыли, что я сегодня ездила к селекционерам?
— И как они?
Мирослава деланно вздохнула:
— Только мои горькие слезы разжалобили их — насыпали своего волшебного зерна в шапочку. Я тогда сняла рукавицы, чтобы и в них сыпанули, да не вышло по-моему.
— Там, у селекционеров, и оставила рукавички?
— Ага.
Данило засмеялся.
— И там они будут расти?
— Такие, как у вас, не вырастут.
— Как твои рученьки?
— Отходят.
— Иди к печке, она еще теплая. И чего только не умеют эти рученята… — Приложил их к кафелю цвета весенней зелени и пошел в каморку собрать что-нибудь на ужин.
Только теперь страх охватил девушку. Зачем же она пошла в чужую хату? Разве можно ей тут быть, ужинать? Может, не одна уже приходила сюда, может, потому и ворота стонут чайкой? Может, не раз у него был праздник. А как чувствовал себя кто-то после того праздника? Она в смятении отошла от печки и снова встретилась со взглядом матери. Он немного успокоил девушку.
А в это время возбужденный от радости Данило уже вошел с тарелками и удивился:
— Ты отчего, Мирослава, стала такой?
— Какой?
Он подыскал слова:
— Будто только что очнулась от плохого сна.
И девушка призналась:
— Мне страшно.
— Почему?
— Так девчата не делают.
— Как?
— Чтобы самим идти в хату к парню.
Он подошел к ней.
— Так ты представь, что эта хата — твоя.
— Как же это представить? — не знает она — грустить или улыбаться. — Выдумает же такое!
— Хорошо, я тебе ее сегодня продаю!.. Считай, что хата уже твоя и я пришел к тебе в гости. Теперь берись за работу и готовь ужин гостю, председателю, значит.