25 мая в 12 часов на той же машине обкома ВЛКСМ — в аэропорт, провожаем его в Москву. Чудесный майский день. Жарко по-летнему. Остановили машину у моста через реку Сок, и все четверо (Владимир Высоцкий, Слава Климов, Артур Щербак и я) спустились к реке искупаться. Вода холодная. Никого вокруг. Мы с Артуром все же решились, они — нет. Мы быстренько разделись догола и — в воду. И тут же через минуту из холодной воды назад… А Володя и Слава с нашими вещами уже вскарабкиваются на склон к машине. Мы назад в воду, да разве в такой холодине простоишь? А они уже у машины и кричат: «Давай, ребята, поехали!» А мы-то с Артуром безо всего.
Что делать? Ноги в руки и вперед, и вверх, а там у машины они со смеху покатываются. Мы тоже рассмеялись, не забывая при этом обругивать их всеми нам известными нехорошими словами. До аэропорта смеху хватило. Расставались друзьями.
Летом я пару раз был в Москве, впервые в Театре на Таганке, который полюбил навсегда, и пересмотрел там, благодаря Володе, за 13 лет знакомства все спектакли, узнал прекрасных актеров, друзей Высоцкого.
Наше знакомство переросло затем в дружбу. Высоцкий по своей натуре был максималистом — так мне всегда казалось. Если понравился человек, то на всю жизнь, если нет — тоже навсегда. Такая вот черно-белая позиция. Только могу сказать уверенно: друзей у него было несравненно больше.
К осени того же года пошли звонки в ГМК-62: дайте Высоцкого. Дело в том, что записи майских его концертов распространились в Куйбышеве с молниеносной быстротой. В июне на парусной регате уже в Тольятти всюду пели и «гоняли» на магнитофоне песни Владимира Высоцкого. Да тут еще вышел на экраны фильм «Вертикаль», и популярность Высоцкого неимоверно возросла.
Отвечаем по телефону, чтобы присылали заявки. И буквально за несколько дней нам принесли, привезли, прислали две тысячи заявок. Звоним Володе и просим вырваться на недельку к нам в Куйбышев. Он отвечает, что сможет опять на денек. Это было в начале ноября 1967 года. Через несколько дней снова звоним ему, а у нас уже четыре тысячи заявок. Высоцкий отвечает, что сможет приехать только на один день — 29 ноября.
До второго звонка мы в принципе договорились об аренде Дворца спорта. Отвечаем Володе, что на другой день перезвоним. Назавтра — связь с Дворцом спорта и уточнение аренды на 29 ноября на два концерта по пять тысяч зрителей. Снова звоним Высоцкому и радостно сообщаем, что все в порядке — 29 ноября будет два концерта во Дворце спорта. От Дворца спорта он резко отказывается. Уговариваем. Бесполезно. Говорю ему, что обсудим этот вопрос в правлении ГМК и снова свяжусь с ним.
А Куйбышев буквально кипит. Такого ажиотажа ни до Высоцкого, ни после у нас не видели. Мы решаемся провести 29 ноября концерты, «режем» подряд все заявки, печатаем билеты, афишу с большой фотографией Высоцкого, сделанной во врёмя майских концертов. Афиши по городу не расклеиваем. Оперативно решаем все вопросы, а Высоцкий и ведать не ведает о Дворце спорта. И тогда правление ГМК-62 решает послать меня в Москву и все урегулировать, весь удар принять на себя. Это было вечером 26 ноября. Тут же звоню Высоцкому в театр и говорю, что все нормально — послезавтра буду у него в Москве.
На следующий день выезжаю в Москву и утром 28 ноября звоню ему с Казанского вокзала, спрашиваю, во сколько сегодня закончится спектакль, чтобы мне тут же взять на вечер билеты на поезд в Куйбышев. Лететь самолетом мы в ГМК решили не рисковать — капризна ноябрьская погода. Он мне сообщил время окончания спектакля и назначил встречу в половине седьмого вечера у служебного входа Театра на Таганке. Распрощались до вечера.
Я взял 2 билета на поезд, отходящий через 20 минут после окончания спектакля, — «Южный Урал». На «Жигули» — наш фирменный поезд — мы не успевали. Сообщил об этом ребятам в Куйбышев.
Вечером встречаемся у театра. Он готов, с гитарой. Спрашивает у меня, как дела, отвечаю односложно: нормально. В этот день шла премьера есенинского «Пугачева». До начала спектакля сказал ему, что сразу же по окончании премьеры мы уезжаем на машине, сообщил время отхода поезда. Опять его: «Ну, даешь! Реактивные мы, что ли?» «Ничего, — говорю, — успеем!»
На спектакль я пошел с моим братом. — За 5–7 минут до окончания спектакля брат ушел ловить такси. Мои вещи — за кулисами у Высоцкого. Успеть или не успеть — теперь все зависит от него. Спектакль закончился. Зрители поднимаются с мест, рукоплещут. Актеры раз за разом выходят на сцену. Высоцкий вышел один раз. Я уже за кулисами. Он, как играл — голый, в одних холщовых штанах, накидывает на себя куртку, вставляет ноги в ботинки, мы хватаем вещи, гитару… И вот, когда зал неистовствует, скандирует: «Высоцкий, Высоцкий!», мы по служебному коридору бежим к выходу. Машина уже стоит. Чтобы забрать у поезда Володин театральный реквизит, нас провожает актриса Театра на Таганке Татьяна Иваненко. Вскакиваем в такси. На газы… Володя сзади лихорадочно переодевается. Шофер увидел, что в такси у него Высоцкий, и машина заюлила. Пришлось мне вцепиться в руль, — это в туннеле к Курскому вокзалу. За пару минут до отхода поезда мы уже у вагона.
Поехали. Расположились в купе, отдышались, поужинали. Ну, естественно, его вопросы ко мне, в каком зале завтра ему выступать. Как могу, темню, оттягиваю ответ, отвечаю опять односложно: «Все нормально. Дай о жизни спросить, месяца два не виделись ведь». А в правлении ГМК перед моим отъездом за Высоцким мы выработали такую тактику: до утра ему не говорить о Дворце спорта, а то он, чего доброго, сойдет с поезда и укатит обратно в Москву, а сказать утром за несколько часов до Куйбышева, чтобы успокоился до концерта. Но я и на это не решился, не хватило храбрости, и так, и эдак до самого Куйбышева увертывался от ответа, молчал, как партизан.
Скажу вам, что разговаривать с Высоцким — одно удовольствие. На всю жизнь осталось приятное воспоминание, что я побыл рядом с удивительным человеком, таким ненавязчиво интересным, таким огромно талантливым и открытым. У него был редкий дар слушать, понять, раскрепостить твою душевную скованность единственно верным словом.
Ну, что делать в поезде? Сели за карты. Тут уж больше я учил играть его во всякие игры. Учеником он оказался способным… Те сражения в карты отозвались в песне. Как-то, приехав в Москву, прихожу за кулисы, меня приветствует кто-то из актеров словами: «А, заводской друг!» Я поздоровался и удивился. И тут мне процитировали строчки из новой песни Высоцкого «Честь шахматной короны»:
И там же:
А я-то эту песню в ту пору еще не слышал. (Уже позже я спросил Высоцкого о строчке «Ход за мной…» — при чем здесь шахматы и я? На это он ответил, что ему важна была рифма и одновременно возникла ассоциация в спортивной песне со мной, спортсменом.)
Куйбышев. Среда, 29 ноября 1967 года. Опоздали на час. На вокзале нас встречают ребята. Я сказал им, что он о Дворце спорта не знает. Что будет?
Подъезжаем к Дворцу спорта. Толпы желающих попасть туда… Володя почувствовал, что привезли его к Дворцу спорта, задергался, занервничал. Как можем успокаиваем его, говорим, что народ у нас тихий, спокойный, зал небольшой. Но чувствуем: он напряжен. С большим трудом пробираемся к служебному входу. Прошли. Он сразу же кинулся к занавесу, выглянул в щелку, а там не пять, а все шесть тысяч человек. Забиты все проходы, переходы. Зал гудит. На сцене уже стоят микрофоны, на столике — кофе в термосе. Столик — это мое рабочее место. Я должен собирать записки зрителей (а их были сотни), сортировать, отбирать те, которые по делу, и передавать их Володе.