Видим, он нервничает. Слышу от него «мать-перемать», обращенные ко мне, но не со злостью, а как-то умеренно. Этого у него не отнимешь — складно ругался.
Но все! Пора начинать!
И тут Володя придумал мне «месть» за то, что не сказал ему о Дворце спорта. Он подходит и говорит в те секунды, когда вот-вот пойдет занавес и он должен начать выступление: «Сева, начинать будешь ты». Я с испугом отпрянул:
— Чтобы я первым на сцену? Да у меня заранее коленки трясутся.
— Начинать будешь ты, и коротко обо мне расскажешь ты. Прочувствуй, что такое Дворец спорта!
Занавес пошел, и он подтолкнул меня к микрофонам. Дрожащим голосом я поприветствовал зал, извинился за опоздание и начал говорить о Высоцком. Но страх не убавлялся, и, не закончив, я сказал, что перед вами сейчас предстанет Владимир Высоцкий и остальное о себе расскажет сам.
Идем навстречу друг другу: он — к микрофонам, я — к столику. Остановился возле меня:
— Вот так вот, партизан, выступать во Дворце спорта!
В 1971 году я находился на парусной регате в Сочи. А Высоцкий с Мариной Влади совершал круиз по Черному морю с отдыхом в Пицунде на теплоходе.
Он знал, что у нас регата в Сочи, И вот как-то утром, примерно за час до нашего выхода в море, когда мы вооружали яхты, настраивали паруса к гонке, он появился на пирсе морвокзала, где мы базировались. Для меня, конечно, встреча была неожиданной. Попросил провести его вдоль парусного флота, хотел узнать названия классов, увидеть издали Т. Пинегина и В. Манкина — наших олимпийских чемпионов: ему было интересно взглянуть на этих асов морских парусных баталий. Яхтсмены, конечно, узнали его, но, занятые подготовкой к старту, не кидались к нам, да к тому же это люди тактичные. Вернулись к моему «Летучему голландцу», и он с явным удовольствием рассказал ребятам о том нашем походе на яхте в Куйбышеве, одновременно показывая и называя части такелажа и вооружения яхты. Вот это память!
Помог сбросить с высокого пирса «Голландец» на воду, пожелал финишировать первым и семь футов под килем.
Позже, уже в Москве, интересовался результатом той гонки.
В сентябре — начале октября 1975 года я снова был на регате в Сочи. Позвонил туда мой друг и соперник по парусу из Ростова Борис Шипшин. К ним, оказывается, приехал на гастроли Театр на Таганке. Я сразу же вылетел, и рано утром 4 октября Борис встретил меня.
Интересуемся у дежурного администратора гостиницы, где остановились актеры, в каком номере проживает Высоцкий?
— Мы номера комнат артистов не даем. Номер Хмельницкого? Так и быть, дадим.
Пока администратор выискивал в списке актеров, где проживает Хмельницкий, я увидел фамилию Высоцкого и номер его комнаты. Стучимся.
— Войдите! — звучит знакомый голос. Он не спал, с книжкой лежал в постели. — Вот уж не ожидал! Каким ветром, каким галсом?
Умываясь, Высоцкий спросил, где я остановился. Узнав, что в яхт-клубе, предложил: «Живи у меня, вдвоем веселее будет!» Так мы прожили неделю. Каждый вечер — спектакли, днем — купания на Дону, дополнительные концерты — на заводе «Ростсельмаш».
И была в Ростове еще одна встреча с парусами. Шипшин решил угостить Высоцкого настоящей донской ухой. Выкроили свободное время и отправились в путь. Пришли на гребную базу «Спартак» — там у Бориса швартовался его тренерский катер — мотолодка «Прогресс». С нами поехал и друг Высоцкого, актер Иван Бортник.
Сели. Высоцкий, конечно, просто пассажиром быть не хотел: попросил разрешить ему завести мотор. Со второго рывка «Нептун-23» заработал. Именно со второго, как у хороших мотористов. И это для него было очень важно. Заправски сел за руль: «Ну, указывайте дорогу». Шли вверх по Дону по оживленному фарватеру. Владимир уже довольно свободно ориентировался в управлении моторкой, вовремя сбрасывал и прибавлял газ. Отшвартовались в яхт-клубе «Ростсельмаша». На берегу встречали нас несколько друзей-яхтсменов. Уха была готова — красная донская уха с тузлуком, подаваемым отдельно.
Подняли шампанское за эту чудесную уху. Володя к стакану не притронулся. Только ел и нахваливал. Попросил дать рецепт.
— Теперь Марина сварит в Париже эту уху, — шутил он. — Мы пригласим друзей и удивим Францию. Каково?
Долго сидели, разговаривая о том о сем. У Высоцкого были забинтованы руки. Кто-то не удержался: в чем дело?
— Пустяки! Снимался в эпизоде фильма «Как царь Петр арапа женил», пришлось скакать на коне. Конь угодил копытом в ямку от старого телеграфного столба, ну и грохнулись оба…
Борис пошел вооружать яхту, а мы рассматривали стоящие на берегу. Помню, были там «Кадеты», «Финны», «Летучие голландцы» и очень удивившие Володю катамараны. Борис выбрал для похода «Темпест». Яхта мне была более чем хорошо знакома. Я тоже выступал в классе «Темпест», и только что — в финале Спартакиады народов РСФСР — мы все семь гонок боролись с гонявшимся именно на этой яхте Борисом за «бронзу», что также заинтересовало Высоцкого. Я рассказал, что переиграть Бориса мне помог Валентин Манкин — король «Темпеста». Он дал мне фирменную мачту «Проктор» и паруса «Раудашль», и мы стали «работать с ним в спарринге». Утром, днем и вечером. В любую погоду, даже тогда, когда ни одна другая яхта не покидала пирса. Манкин давал мне фору, и мы проходили отрезки дистанции разными курсами. Фора постепенно уменьшалась. Валентин помог мне настроить яхту — для этого мы менялись лодками, оставляя на них своих шкотовых. К началу финала я был подготовлен лучше Бориса.
Все эти скрытые от постороннего взгляда перипетии спортивной борьбы очень интересовали Высоцкого. Спорт и спортсменов он любил, был горячим болельщиком вообще, теперь стал интересоваться и парусом. Во время Олимпийской регаты 1976 года о Кингстоне (Канада) он уже со знанием дела мог смотреть гонки, болел за наших Манкина и Балашова, которые сумели вырвать тогда «серебро», посетил лагерь участников на берегу озера Онтарио. Стоит добавить, что точно так же, как парусом, интересовался он и другими водными видами спорта. Существует несколько снимков Высоцкого на водных лыжах, с веслом на каноэ, с аквалангом. Все эти новые острые впечатления были ему просто необходимы…
Уверен, что рано или поздно, но появилась бы в его спортивном цикле и песня о яхтсмене, построенная на материале, который он жадно впитывал, оказываясь в нашем кругу.
Впрочем, мы забежали вперед. Вернемся в начало октября 1975 года. Идем мы по Дону на «Темпесте». Ветер свежий, 3–4 балла от норд-оста. Курс где-то галфвинд — бакштаг. Я на руле. Борис работает со стакселем. Высоцкий подсаживается осе ближе и ближе ко мне.
— Дай я хоть шкоты грота подержу…
Проходит какое-то время:
— Сева, дай за руль сяду…
— Володя, это же не машина, не катер…
— Но ты ведь рядом. Подскажешь. Очень прошу.
Дал.
— Люди! Я сам, сам яхту веду! — закричал он своим громовым голосом.
В тот день мы подарили ему на память небольшую модель яхты. А он достал красивую чеканку с изображением парусника и написал: «Дорогому Севе Ханчину! Мы научились штопать паруса и затыкать пробоины телами. Высоцкий, г. Ростов-Дон. 11 окт. 75 г.».
Позднее он как-то рассказал мне, что ходил на большой яхте в Марселе, но порулить ему «черти-капиталисты», как он выразился, не дали… Он очень сожалел, что нехватка времени не позволяет ему по-настоящему заняться парусом.
Июль 1986 года. У Жигулевских гор, недалеко от Куйбышева, идет фестиваль самодеятельной песни памяти Валерия Грушина. Валерий, бард из Куйбышевского авиационного института, погиб в походе в Сибири на реке Уде, спасая детей, — их спас, а сам утонул. И вот уже идет 13-й фестиваль. Гости и участники — со всего Советского Союза. Фестиваль очень популярен у нас в стране. По разным причинам он не проводился с 1979 года. И когда объявили, что за этот промежуток времени мы понесли большую утрату, не стало среди нас Владимира Высоцкого, то, чтя его память, в едином порыве поднялась вся 40-тысячная гора-трибуна и стояла в скорбном молчании. Вот такой рывок произошел на наших глазах из неизвестности в бессмертие.