Гюрза снова черной лентой мелькнула в воздухе. Славка встретил ее резаным ударом снизу закрытой ракеткой. Точь-в-точь, как знаменитый удар Черткова, лишивший Славку чемпионской короны. На этот раз Шадрин реагировал еще быстрее. Бросок. Удар. И снова встретив решетчатую преграду, беспомощно изогнулось в воздухе черно-желтое тело змеи. Все. Гюрза выдохлась. Неподвижным жгутом лежала она на земле, и только подергивающийся кобчик хвоста говорил о том, что она еще жива.
Славка чуть-чуть расслабился. Он знал, своим «шестым чувством» знал, что это еще не конец. Знал и не волновался. Минутный отдых. Вдох. Выдох. А змея тем временем сокращает мускулы, снова готовясь к прыжку. Он снова ждал, как ждет на курке палец. Мгновение — и знакомую черную молнию снова встречает молниеносный удар. На этот раз не сеткой, а ручкой ракетки. Славка промахнулся. Но именно этот невольный промах и положил конец гейму. Змея тяжело шлепнулась у ног Славки и больше не шевелилась: удар размозжил ей голову.
— Слава, — услышал он, и чья-то рука обняла его за плечи.
Он открыл глаза и узнал Микульского.
За Микульским в зеленом сумраке белели испуганные лица Родионова и Котова.
— Сколько я спал, велико Юрьевич? — спросил Славка. Он уже пришел в себя.
— Минуты три.
Славка молча усмехнулся и пошел к веранде. Он шел такой задумчивый и сосредоточенный, что Котов поинтересовался:
— Сон видел? Вроде меня?
— Нет, не вроде, — сказал Славка, — мой по сравнению с твоим — это подвиг бригадира Жерара. Понял?
Котов не понял. Да и никто не понял, пока Славка не рассказал все по порядку. Аплодисментов не было. Все молчали, ожидая, что скажет Микульский. Только он мог дать какое-то объяснение феномену. А он сказал:
— Не ждите от меня откровений, друзья. Я уже говорил об опытах усиления памяти. Может быть, мы имеем дело с каким-то подобным явлением. Что-то обостряет, усиливает механизм воспроизведения когда-то запечатленного в памяти. Словом, разные виды памяти.
— Не понимаю, — сказал Котов.
— Выражаясь популярно, что-то спрятано глубоко в копилке памяти, что-то лежит на поверхности. Что-то вы хотите вспомнить, что-то стремитесь забыть. Излучение как бы отбирает сильнейшее, независимо от того, где оно скрыто — в сознании или в подсознании. Мне, например, кажется, что излучение отсортировало у вас все, что вы знали о деле Логунова. Это вылилось в довольно странную форму, навеянную детской книжкой о стране-зазеркалье. А у Славы — другой вид памяти: память действия, когда-то им совершенного…
— Ошиблись, Феликс Юрьевич, — грустно перебил Славка, — в том-то и дело, что не совершенного. — Он оглядел недоумевающие лица собеседников. Я ничего не соврал, только в действительности все было иначе.
— А именно?
— Все было. И стена, и змея, и ракетка. Только матча не было. Ни бросков, ни ударов. Перемахнул через раскоп — и ходу к лагерю. Обманула память.
— Нет, не обманула, — сказал Микульский. — Она воспроизвела все именно так, как вам бы хотелось. Могли вы остаться? Могли. Могли отразить нападение? Могли. Подсознательно вы жалели об этом, может быть, даже мечтали…
— Какая же это память? Выдумка.
— Память о выдумке. Память страстно желаемого, но уже невозможного. Придуманное, воображаемое где-то отложилось в подсознании, а сейчас всплыло. Другой вид памяти. Другой цвет.
— Совсем другой, — сказал Родионов. — Купол синеет.
СИНИЙ
Зеленое облако над кратером, в глубине которого горел невидимый с веранды метеорит, действительно меняло окраску. Зеленый хрусталь синел сверху вниз, и прозрачная синева эта словно стекала пылающим газом к земляному барьеру.
— Третий цвет памяти, — высказал общую мысль Шадрин.
— Четвертый, — поправил Микульский. — Белый забыли.
— Белый ничего не принес, кроме жары. Желтый вызвал действительное, зеленый — воображаемое. Интересно, что извлечет из памяти синий.
— Стоит попробовать, — сказал Родионов. — Или, быть может, вы хотите? — обернулся он к сидевшему рядом Микульскому.
Тот не ответил, молча вглядываясь в синий, струящийся, как на вывесках, газ, почему-то не растекающийся в темноте ночи.
— Нет, — проговорил он наконец, — не желаю. И вам не советую. Кто знает, какие изменения вызывает излучение в мозговых клетках? Обратимые или необратимые? Нормальные или патологические? Ваши предшественники здоровехоньки, и я не хочу их пугать. Но стоит ли рисковать вам? Новый цвет — новый вид излучения.
Родионов уже встал и шагнул к лесенке в сад.
— Мало ли приходилось рисковать в жизни, если риск стоящий, — сказал он, не оборачиваясь.
Его не останавливали. Он сделал то же, что и Шадрин, найдя отпечатки следов на рыхлой земле. Он даже присел поудобней, положив руки на согнутые колени и сунув голову в необжигающий синий газ. Но газ уже таял, сливаясь с окружающей темнотой.
— Опоздал, — грустно сказал Родионов.
Синий, светящийся изнутри купол над ямой с метеоритом действительно погас или растаял во тьме. Ни одной искорки света не пробивалось из кратера. Сад был наполнен прочной ночной темнотой, в которой таяли и сливались даже тени деревьев.
Торопясь и толкая друг друга, все бросились к яме.
— Не упадите, — предупредил Котов, чиркая спичкой.
Слабый огонек осветил черную яму и блеснувший в глубине кусочек металла. Холодный порыв ветра тотчас же погасил спичку.
— Может, за фонариком сбегать? — спросил Шадрин.
— Зачем?
— Посмотрим. Пощупаем. Вдруг еще не остыл.
— Не надо, — сказал Котов. — До приезда комиссии ничего трогать не будем.
— А что найдет теперь эта комиссия — кусок железа?
— Не знаю, — отозвался из темноты Микульский, — он опять думал вслух. Может быть, что-то покажет химический анализ? Должны же быть какие-то элементы, вызывающие излучение. Может быть, даже удастся объяснить его цветовую гамму? А может быть, оно просто создавало низкочастотное магнитное поле? Любопытно бы во время ступора приблизить магнит к голове испытуемого. Ослабла бы галлюцинация или бы совсем исчезла?
— Пошли, Феликс Юрьевич, — вздохнул Родионов. — Нет у нас никаких данных. Уснула рыбка.
Секундное молчание, и потом тихий смешок Микульского.
— Золотая рыбка. Кое-что и нам принесла. Павел Михайлович блестяще решил тяжелую следственную задачу, Слава больше уже не струсит в минуту опасности, ну, а вам просто не повезло — опоздали. Так что есть данные, Федор Кузьмич. Интереснейшие свидетельства о воздействии излучения на память плюс мой личный опыт.
— Какой? — удивился Котов. — Вы же не заинтересовались ни желтым, ни зеленым, ни синим.
— А белый? Я все-таки заглянул в эту яму.
— И что? — Славка, шагнув вперед, чуть не скатился вниз.
— Так, пустяки. Тоже воспоминание. Только совсем-совсем недавнее. И никак не скорректированное. Для рассказа неинтересно, — сказал Микульский и, попрощавшись, пошел к калитке.
Все уже разошлись, а Котов все еще стоял в темноте, вспоминая случившееся. Два удивительных случая, два маленьких чуда. И где-то внизу в глубине трехметрового кратера лежал посланец из космоса — невидимый сейчас кусочек неизвестного вещества, таящий в себе, может быть, великие тайны.
Разгадает ли их наука?