Он не обращает на меня внимания, так как пакет с горохом заслоняет обзор одному его глазу, а другой устремлен на водку в его руке. Поэтому, когда я прижимаю холодное мокрое полотенце к его щеке, он отшатывается назад, роняя горох на колени.
— Прости, — шепчу я. Он настороженно смотрит на меня, потом кивает, закрывает глаза и прислоняется головой к дверце шкафа.
Я воспринимаю его кивок и неподвижность как приглашение продолжать, поэтому осторожно вытираю кровь с его лица. Часть ее уже высохла, и мне приходится держать полотенце на месте, пока она не сойдет с его лица. Тонкий материал быстро пропитывается различными оттенками красного, и мне приходится несколько раз брать свежие полотенца, прежде чем я заканчиваю.
Наконец, я сажусь на пятки, довольная тем, что сделала все, что могла. Я замечаю темно-серую рубашку Джейса, забрызганную спереди его собственной кровью и, вероятно, кровью Эллиота. Я снова протягиваю руку с последним бумажным полотенцем, намереваясь стереть кровь с его рубашки, когда рука Джейса хватает меня за запястье.
Наши глаза встречаются, и я невольно вздрагиваю. Его рука как лед. Потом я вспоминаю, что он прижимал к лицу замороженный горошек, и его ледяная кожа приобретает смысл.
— Он собирался убить меня, — говорит Джейс, имея в виду Эллиота.
Я качаю головой.
— Он не собирался.
— Он не должен сюда возвращаться. Никогда.
Я киваю.
— Мне жаль. Я не знала, что он будет здесь.
Джейс поднимает брови.
— Но, как, черт возьми, он узнал, что ты здесь?
Я неохотно показываю на свой телефон.
— GPS.
Брови Джейса практически достигают волос. Он опускает бутылку и поднимается на ноги, хватая телефон.
Он разбивает его о твердый край столешницы, рассыпая повсюду осколки стекла и пластика. Отлично. Сначала ваза, теперь телефон? Всю следующую неделю мы будем ходить по битому стеклу.
Если он вообще захочет, чтобы я здесь осталась.
Джейс опускается обратно на пол, очевидно, не беспокоясь о беспорядке, и продолжает пить водку из своей бутылки. Я смотрю в пространство, гадая, что будет дальше.
Я слишком устала, чтобы плакать. Я слишком потрясена внезапным приходом Эллиота и его последующим уходом. Мои мысли крутятся в голове.
Я никогда не курила и не очень люблю пить, но, если бы кто-то предложил мне сигарету и бутылку вина прямо сейчас, я бы прикурила и пососала эту раковую палочку в перерывах между питьем прямо из бутылки. Потом я вспоминаю, как сосала член Дорнана, пока он пускал на меня дым, и внезапно это желание исчезло.
Хотя сейчас алкоголь был бы очень кстати.
Джейс, кажется, читает мои мысли; ну, типа того. Он держит бутылку водки перед моим лицом и полусерьезно помахивает ею. Мило.
— Водку я пью только со льдом, — говорю я и, обойдя разбитый телефон, иду к морозильнику. Я беру два стакана и наполняю их льдом, возвращаясь, чтобы сесть рядом с Джейсом на пол.
Он сразу же наполняет оба бокала и ставит один передо мной, где я наблюдаю, как конденсат образует бусинки, а затем стекает по стенкам матового стекла. Рядом со мной звякает лед Джейса, когда он одним глотком осушает свой стакан.
Я поворачиваю голову так, чтобы видеть его, упираясь ухом в кухонный шкафчик, пока он наливает вторую порцию.
— Не стоит списывать себя со счетов, — говорю я, довольная лишь небольшим звоном в ушах. — Кто-то другой может прыгнуть с парашютом на твой балкон.
Джейс бросает на меня косой взгляд, вертя кубики льда в своем стакане так, что они звенят о стенки.
— А что, у тебя есть еще один парень, который следит за GPS-навигатором твоего мобильного телефона?
Я закатываю глаза.
— Бывший парень. И нет. Больше нет.
Джейс, похоже, на некоторое время погружается в раздумья, прежде чем заговорить дальше. Наблюдая за ним, за тем, как его рот иногда подергивается, когда он глубоко уходит в свои мысли, за морщинами, которые появляются и исчезают на его лбу, я вдруг завораживаюсь его присутствием. Наконец-то. Я здесь, с ним. Не как Сэмми. Но просто как я. Просто как мы.
Какими бы хреновыми «мы» ни были.
Внезапно я чувствую, что мне очень, очень повезло, и я очень, очень счастлива быть живой. Это чувство глубоко пронзает мою грудь, физическая боль заставляет меня дрожать. Я уже давно не чувствовала себя счастливым человеком.
Я просто существовала шесть лет. Это… это намного лучше.