Тюремный двор большой. В нем есть только один выход, который ведет в другой двор. Там, на острове, находится громада собственно Шлиссельбурга – цитадели, крепости в крепости. Высота ее стен примерно пятнадцать метров. Они соединены из отобранных тяжелых обтесанных камней. Из массива стен поднимаются несколько башен, среди них пользующаяся дурной славой «Княжеская Башня». В исторических сообщениях о казнях она часто упоминается.
Арестанты этой башни во время Петра Первого и после его режима состояли из кругов наивысшей аристократии. Среди них был всемогущий властитель, некоронованный царь времен правления царицы Анны Иоанновны герцог Бирон. В дальнейшем там сидел известный князь Долгорукий. Там мучили их всех, там их ужасно казнили. Свергнутый царь Иоанн Антонович последовал за ними тогда. Он провел в башне восемь лет и был застрелен охраной при попытке освобождения. Однако люди низших сословий тоже попадали в «Княжескую Башню», и их там так же мучили.
Там замуровали людей!
Не произносится ни слова, ни единого слова, так как каждый здесь знает свою дорогу, и надзиратели, и заключенные, и поэтому все молчат. Только твердые, тяжелые шаги, наравне с ними боязливые и робкие, и этими шагами заключенные никогда, никогда в жизни не вернутся снова назад, так как они ведут в смерть.
Ступени спускаются вниз.
Страх и ужас наполняют эту землю, ее дыхание жестко хватает меня. Пахнет влажностью и гнилью. Крысы мелькают мимо. Ноги ступают по лужам. Где-то монотонно капает вода.
Если даже по истечении десятилетий, столетий или тысячелетий эти стены распадутся и исчезнут, то все равно ужас будет пробираться вокруг этого пятна земли вплоть до вечности, и тени мертвецов встретятся здесь и злыми словами проклянут Бога.
Черный коридор в мерцающем свете передо мной; он кончается в пустоте, там, где никогда не бывает света. По бокам маленькие, ржавые двери с еле-еле разборчивыми номерами.
Одна из этих дверей открывается, скрипя ржавыми петлями. Меня вводят в оцепеневшую ночь, в широко раскрытую пасть. Дверь кряхтит, тяжелый засов падает.
Вокруг меня пустота, черная, бесконечная, безграничная.
Где-то капает вода. Капля за каплей. Они измеряют здесь время до смерти – до освобождения.
Повсюду царит гнетущая тишина, которую я чувствую всеми нервами. Она окружает, охватывает меня со всех сторон, осторожно и, тем не менее, крепко, она хватает сначала нерешительно, затем внезапно грубо мое тело, потом мою голову. Мне даже кажется, что я теперь ее вижу: она несет в одной руке смерть, в другой безумие, смех которого заставляет кровь людей застывать. Но безумие – это тоже земное, вероятно счастливое небытие. Здесь никто не избежал его...
Я закрываю глаза, чтобы не видеть темной пустоты. Вся нервная система напряжена до невыносимого. Только совсем, совсем медленно, только при помощи самой жестокой концентрации неуверенно подступает разрядка.
Дверь! Где она?
Ужас охватывает меня, я отшатываюсь и нащупываю ржавую дверь. Я счастлив, что нащупал ее, что могу удержаться хотя бы за нее, ибо тут не за что больше держаться.
Глаза мои широко раскрыты, я чувствую это рукой, снова и снова ощупывая их. Однако, они ничего не видят, совсем ничего. Глазные нервы напрягаются до наивысшей возможности и вызывают глухую боль в глазницах. Глаза... ничего не видят! Неужели я ослеп?... Возможно ли из-за этого неистово напряженного усилия захотеть непременно увидеть хоть что-то внезапно ослепнуть? Возможно ли это?
Я борюсь ожесточенно, хотя мужество так слабо против трусости, а она, она так велика и она берет верх. Я борюсь против ужаса мрака и того, что в ней, что она скрывает в себе. Изматывающая борьба продолжается долго.
Трусость победила, так как я изо всех сил судорожно вцепился в дверь моей камеры.
Но все же, зияющее, черное, что окружает меня со всех сторон, силой оттаскивает меня от двери. Я больше не могу этому сопротивляться.
Я хочу, я непременно должен знать, где я, я должен исследовать все, я хочу изучить темноту вокруг меня и то, что она скрывает, понять, как абсолютно ощутимый предмет – как мою дверь.
Я держусь за нее и хватаюсь за нее снова и снова. Мои руки движутся на ощупь вдоль стен; они влажны, и цемент частично уже раскрошился, так как на этих местах появился, наверное, мох или какое-то другое растение, мягкое и скользкое. Осторожно я переставляю ноги по невидимому полу, в черной, бесконечной пустоте. Есть ли там ловушки, капканы, ямы, в которые я должен попасть, упасть, провалиться? Ноги ищут на ощупь, руки, пальцы, удерживают, судорожно хватаясь за остатки стены. У меня уже давно есть ощущение: кто-то стоит за мной, кое-что хочет подавить меня, задушить.
Это начинающееся безумие... Однако ищущие, далеко расставленные кисти рук хватают только пустоту.
Моя нога ощупывает каждый самый маленький кусочек скользкой, грязной земли. Я едва ли сдвинулся с места, хотя мои ноги неутомимо ощупывают все вокруг. Все тело – одно единственное, не ослабевающее напряжение.
Я пытаюсь найти первый угол, но я не нахожу его... странно. Может, у клетки вообще нет углов, или они в течение времени стерты гнилью и влажностью? Я продвигаюсь шаг за шагом. Невидимая дорога никак не заканчивается. Найду ли я дверь? Я даже не смог нащупать первый угол, при этом я прошел уже так много.
Внезапно я слышу свой же радостный сон. Мои руки снова схватились за дверь! Теперь я ее знаю. Дверь – большая радость для меня, так как она – единственная четко установленная здесь вещь.
Я видел ее, когда входил в камеру.
Каземат непостижимо велик! Пространство и расстояния растворены в ней, их там нет, и ощутив, что я нахожусь в большой камере, меня охватывают чувство счастья и спокойствие. Помещение уже стало почти постоянным понятием. Я с облегчением глубоко вздыхаю.
Но я не долго позволяю себе спокойствие. Что-то снова принуждает меня, чтобы я нащупал каземат точнее, чтобы я почувствовал его пальцами, чтобы я понял головой, чтобы я рассмотрел его внутренним глазом.
Теперь я больше не ощупью ищу дорогу вдоль стены, а иду прямо; по крайней мере, я пытаюсь делать это. Снова что-то невидимое, сильное хочет зажать меня со всех сторон, со всей силой придавить к земле. Как защита за мной стоит моя дверь.
Медленно и осторожно скользят мои ноги. Сначала одна, потом другая. Это снова трудный, невидимый путь.
Мои широко расставленные руки, мои широко растопыренные пальцы пытаются ощупать пространство, но ничего не находят. Только если они касаются низкого потолка, то крошится земля или хрупкий цемент. Пальцы хватают что-то ползучее, быстро мелькающее – это пауки, думаю я, так как чувствую своим полуголым телом, как они там продолжают ползать.
Время от времени я останавливаюсь, расставляю ноги и снова жду, слушаю, как будто мне обязательно надо почувствовать еще что-то. Ничто... беззвучная тишина, только капли постоянно падают, в неизменном ритме – хронометр смерти, освобождения, которое однажды все равно наступит...
Я дальше ищу на ощупь...
Теперь мои руки касаются, по-видимому, противоположной стены. Молниеносно, как на строительном чертеже, мозг конструирует размер большого помещения: теперь длина, ширина, высота стали для духа четко зафиксированными.
В следующее мгновение что-то скользит мне над ногами, подпрыгивает до моего колена, пищит, цепляется зубами за мои брюки. Крыса!
Испугавшись неожиданному и отвратительному для меня живому существу, я возвращаюсь. Теперь долгое и постоянно подкарауливавшее невидимое получило, наконец, полную власть надо мной. Оно бросает меня от одной стороны к противоположной, оттуда снова назад, я шатаюсь, но все же повсюду держит меня какая-либо стена. Крыса висит на штанине, теперь я бросаюсь к моей двери, я твердо цепляюсь за нее, у нее я застываю, полный отвращения, страха и ужаса. Крыса пищит, я нащупываю ее, хватаю, бросаю прочь. Она падает где-то там в гнили и воде.
Непостижимо большой каземат – это загон?!
Клетка?!