— Профессор Моралес?
— Слушаю вас.
Я представился. По мере того как я называл свои достижения, отнюдь не исключительные по стандартам США, брови его ползли вверх и он начал оглядываться, как бы недоумевая, что же такое может мне понадобиться в этом университете. Я упомянул о своей работе с мексиканскими целителями и рассказал о желании изучить применение аяхуаски и традиции примитивного целительства у перуанских шаманов. Я сказал, что нуждаюсь в совете.
— Я простой учитель философии, — сказал он. — Вам следует ехать в Лиму. Там есть музей антропологии.
Дело шло к тупику.
— Я слышал о нем, — соврал я. — Но я психолог, врач. Я хочу найти аяхуаскеро и изучить его способ лечения из первых рук. Я хочу написать об этом.
— Написать?
— В моей докторской диссертации.
Его взгляд заскользил от моего лица вниз, по рубашке, по ремню сумки, висевшей на плече, задержался на сумке, а затем продолжил свой путь по брюкам и до туристских ботинок. После этого он поднял глаза и остановил их где-то на моем лбу. Его глаза что-то напоминали мне, но я никак не мог вспомнить что.
— Почему вы пришли ко мне?
— Мне говорили, что вы кое-что знаете. Его лицо озарилось красивой улыбкой.
— Где же это вам говорили?
— На рынке.
— На рынке! Там известно только мое умение торговаться с продавцами фруктов. — Он нахмурился. В его голосе появился оттенок подозрения. — Вы говорите на кечуа?
— Нет. Я пытался объясниться с торговкой травами. Мне помог молодой человек. Это он назвал ваше имя. Он сказал, что вы что-то знаете о курандерос.
Кивком головы он дал понять, что ему все ясно.
— Конечно, один из моих студентов. Любезно было с его стороны помочь иностранцу-путешественнику.
Он затолкал в рукав высунувшуюся манжету рубашки и взглянул на часы, старый «Таймекс».
— Не хотите ли выпить чашечку кофе?
*3*
Опыт—это название, которое люди дают своим ошибкам.
— Итак. — Профессор Моралес поднял крышку сахарницы и сунул ложку в горку крупнозернистого неочищенного сахара. — Вы хотите приобрести опыт или послужить опыту?
— Простите?
— С аяхуаской.
— Я не понимаю.
— Как вам объяснить… — Он держал ложку с сахаром над маслянистой поверхностью кофе. — Вы причащались когда-нибудь?
— Профессор…
— Да, я об евхаристии. Освященные хлеб и вино в католической религии. Тело и кровь Христа. Пробовали?
— Да.
— Вы католик?
— Нет.
Я все смотрел на ложку, застывшую в его руке.
— Но вы стояли на коленях перед алтарем?
— Да.
— Ну вот. Вы взяли облатку на язык, и она прилипла к нёбу и по вкусу напоминала картон, а вино было дешевое и сладенькое.
— Да, — рассмеялся я.
— Вы делали это, но все же вы не католик. Вы имеете опыт Святого Причастия, но вы не причащены.
Он стал осторожно погружать ложку в кофе. Жидкость просачивалась в сахар по краям ложки, маленький холмик постепенно насыщался и темнел.
— Опыт вместо службы опыту.
Он наклонил ложку, и густой сахарный сироп потек в кофе.
— Ритуал не послужил вам, потому что вы не служили ритуалу. Это вопрос намерений.
Я улыбнулся на эти слова и сказал:
— У меня исключительно честные намерения.
— Ваши намерения — изучить применение аяхуаски перуанским шаманом?
— Ну… в общем, да.
— Это ваше намерение. А какова ваша цель?
Я глубоко вздохнул. Профессор Моралес протянул руку через столик. Манжеты его белой рубашки были слегка запачканы. Он мягко коснулся моего локтя:
— Вас, кажется, раздражает моя… семантика?
— Вовсе нет, — солгал я.
— Вы латиноамериканец?
— Я родился на Кубе.
Он кивнул и принялся помешивать свой кофе. Я рассматривал его брови, переносицу, форму скул, волосы. Индеец. Декан философского факультета Национального университета Сан Антонио Лбада, индеец. Кечуа. Наследственность чистая, не покалеченная испанским завоеванием. Но не идеальная. Внезапно у меня возникла убежденность, что он знает очень много, что его мудрость глубока, а оригинальность подлинна. По какой-то непонятной, случайной ассоциации я подумал о Мерлин. И в этот момент он опустил руку в карман пиджака и вытащил оттуда крошечный кошелек. Он произнес что-то вроде «гм-кхм» и вытряхнул из него пару игральных костей, несколько маисовых зерен и небольшое мексиканское Божье Око — крестик, образованный двумя палочками; палочки были оплетены красной и белой пряжей, вся конструкция напоминала ромбовидную мишень, с концов палочек свисали кисти зеленой пряжи. Он положил его на середину стола, остальные предметы спрятал в карман и принялся потягивать кофе.
— Аяхуаску изучали, она описана в научных журналах.
— Да. Мерлин Добкин де Рнос. Я читал ее работы. Она антрополог, — сказал я.
— А вы психолог. Вы читали ее отчеты и заинтересовались воздействием этого фольклорного растения на человеческую душу и… бессознательный разум.
Он поморгал глазами и отвел их в сторону, уставившись куда-то в пространство за моим плечом. Я обернулся, чтобы проследовать за его взглядом. Пустой столик в углу возле двери кафетерия. Когда яповернул голову обратно, он улыбался, глядя на меня. Его глаза были моложе, чем лицо: орехово-коричневая радужка и черные, как смоль, зрачки резко отделялись от чистых, без единой прожилки, белков.
— Вы хотите попробовать на вкус йаге, и вас влечет к нему очарование смертью.
Он опять отхлебнул из своей чашки.
— То есть это правда?
Он поднял брови вопросительно.
— Аяхуаска дает возможность встретиться со смертью?
— Да, так утверждают. Ля на кечуа означает «смерть», хуаска — «веревка» или «лоза», «лиана». Словом, веревка мертвеца. Это одно из священных лекарств у шаманов амазонских джунглей; туда-то вам и придется поехать, чтобы найти его. По, допустим, вы это сделаете, допустим, будете работать с аяхуаскеро… — Oн выразительно поднял голову и ухмыльнулся. — И если вы останетесь в живых и напишете о своем опыте, изложите свои рассуждения об испытанном, — кто будет это читать?
— Профессора в моем университете. Психологи.
— И это даст вам докторскую степень?
— Да. Это, а также моя работа с целителями в Мексике.
— Меня удивляет, что в США найдутся ученые, которые заинтересуются столь субъективным опытом.
— Психологическая наука молода. Она еще полностью и не признана как наука. А я способен дать объективный отчет о своем опыте.
Брови его удивленно поднялись:
— Разве хоть один человек способен быть объективным по отношению к собственному опыту?
— Может быть и нет, но я могу документально зафиксировать психологические явления, которые я переживаю, точно так же, как я документировал физические эффекты традиционных способов лечения, свидетелем которых я был.
— Я не сомневаюсь. Но что более важно: процесс лечения и сам психологический опыт или его эффект — конечный результат?
Я задумался над этим и стал отвечать более аккуратно:
— Они одинаково важны, но прежде чем приступить к изучению причины, необходимо составить себе мнение о ее следствиях.
— Это ответ западного человека. Он рационален. Но вы стоите на пороге царстаа, в котором нельзя разделить причину и следствие. Если вы вступаете в это царство, то понять такое соотношение необходимо. — Он наклонился вперед. — Ваша причина должна быть ясна, ибо она определяет следствие. На ваш опыт будет воздействовать то, что вы в него принесете, как вы отнесетесь… ну, например, к ритуалу с аяхуаской. Царство шамана требует от пришедшего безупречных намерений. Это трудная вещь.
— Вы неплохо знаете все это.
Он пожал плечами:
— Я читаю студентам философию. Я здесь единственный индеец. — Изящным движением руки он очертил весь университет. — Индеец, да еще старый, я должен быть мудрым. — Он рассмеялся и сказал: — В моей стране очень древние традиции. Это богатейшая культура, и я рос среди ее мифов, изучал ее легенды. Шаманы — это мастера мифов, они часто сами слагают легенды. Эти мужчины и женщины — люди знания: целители, психологи. Да, да! И притом прекрасные рассказчики. Они понимают силы природы и используют их для того, чтобы поддерживать здоровье и благополучие своего народа. — Он допил кофе, поставил чашку на блюдце и отодвинул прибор в сторону. — Это смотрители и сторожа Земли: удивительная должность, если вдуматься. А с виду очень хитрые и чудаковатые.