Петр Васильевич посмотрел на Андрея и Костю. Они оставались прежними, их не коснулось то, что стало с Максимом. Максим же вновь зевнул, остановился, затем его качнуло на один бок, его перестали держать ноги, и он сел на обочине дороги, он сумел это сделать без помощи товарищей, которые смотрели на друга с ужасом на лицах.
— Макс, что с тобой? — испуганно спросил Андрей.
— Ты это чего, что у тебя с лицом? — проговорил Костя.
— Спать хочу, нормально всё, просто спать хочу — еле слышно ответил Максим и закрыл глаза.
Минуло не более чем десять секунд, как Максим завалился влево, принял положение лёжа. Петр Васильевич подошёл к нему, потрогал за плечо. Лицо Максима посинело, местами стало чернеть. И да, Максим не дышал, Максим был мертв.
— Что с ним? — прошептал Костя, которого сейчас начало трясти мелкой дрожью, который весь побледнел.
— Только спокойно. Говорю вам ребята, что спокойно. Максим не умер — проговорил следователь, но не договорил, потому что Костя не дал ему этого сделать.
— Как не умер? Он мертвее всех мертвых — сказал Костя, глядя на Максима, тело которого стало меняться, разлагаться прямо на глазах, и это было жутко, это передавало приступ истерики, пришедший извне чем-то совершенно необъяснимым, чем-то невообразимо страшным.
— А я как? — спросил Костя, повернув голову к Андрею и Петру Васильевичу, с мольбой на них же глядя.
— Ты нормально. Пока что нормально. А Максим не умер здесь и сейчас. Получается так, что Максима в этом времени не существует. Получается, что Максим не доживёт до две тысячи двадцать первого года. Вот оно что. Но сейчас он не умер. Я уверен, что он просто переместился в обратном направлении. И когда мы вернёмся назад, то вы встретите своего друга живым и здоровым — сказал Петр Васильевич, он был на все сто процентов уверен в том, что это именно так.
— Хорошо бы — промычал Костя.
Андрей молчал. А тело Максима стало исчезать. На какое-то время оно превратилось в скелет. А затем и кости исчезли, ничего не осталось, лишь малость примятая трава.
— Время у нас, двадцать четыре минуты восьмого. Сейчас я могу вам сказать, а вы не пугайтесь, что Максим умрет в две тысячи седьмом году будущего столетия. Но и это ещё не всё. У нас с вами есть всего навсего четырнадцать минут. Потому что здесь, в этом времени нам отпущено, как я уже догадался, всего навсего тридцать восемь минут, то есть минута за год, всего минута за год, ведь мы сейчас на расстоянии в тридцать восемь лет от дома, от своего времени. И вот, когда истекут эти тридцать восемь минут, после этого изменимся и мы. Я стану глубоким стариком. А вы взрослыми мужиками. Ты же Андрей… — Петр Васильевич уже в какой раз не договорил, остановился.
— А это сколько в километрах? — наивно спросил Костя.
— Не знаю — честно ответил Петр Васильевич.
— Много, очень много — отреагировал на слова Кости Андрей и тут же вернулся к словам Петра Васильевича, сказав — Я же стану тем, кого мы должны убить.
— Да, но в этом случае, как я понимаю, убить не получится. Ты, как и Максим, вернёшься назад, а другой ты, он не пострадает, ты станешь ему защитой — произнес следователь, и вновь, и опять, ему не хотелось всё это принимать, но при этом он отчётливо понимал и ощущал, что всё это именно так и есть, провалиться в преисподнюю, ко всем возможным чертям, но так и есть.
— У меня кругом голова — сказал Костя.
— Да, Костя, такие вот игры предлагает нам время и то, что к этому времени дополнением — отреагировал следователь, а в обозрении показалась промзона, краем примыкающая к району улицы Фестивальной, которая крайняя с этой стороны, которая открывает собой особый район частного сектора, в народе именуемый Вилюйском.
Картинка была ещё та. Мрачные трубы сетей центрального отопления, змеёй ползущие сюда от пиково резервной котельной. Давно не знающий окрашивания путепровод над железной дорогой, пропускающий над ней всё те же трубы. Совершенно неухоженные, похожие на то, что взято из канонов постапокалипсиса, сооружения канализационной станции. Наполовину разрушенные ангары, здания бывшего асфальтобетонного завода. И появившийся мелкий, холодный, противный дождик. Всё утонуло в зловещести серого. Всё вокруг было накрыто колпаком абсолютной безысходности.
Появились жилые дома, бывшие возле самого края железной дороги. Мертвым было четырёхэтажное административное здание, которое совершенно не вписывалось в общую палитру. Зато прекрасно это делали кучи песка и щебня, с левой стороны от конторы дорожного управления, в том месте, где имелась хорошо натоптанная тропинка, по которой сейчас и двигались Петр Васильевич, Андрей и Костя.