Синилкина пользуется большим уважением в спортивном мире. Иностранцы ценят в ней прежде всего делового человека, ведь Анна Ильинична — директор Дворца спорта в Лужниках. Мы отдаем должное ее доброте и справедливости.
Не каждый мужчина директорствует так, как Синилкина. Скоро третий десяток ее дворцу, а выглядит он прекрасно. Мало в Москве таких ухоженных залов, как этот. Она все время что-то придумывает, что-то ремонтирует, что-то перестраивает. Сотрудники дворца ей подчиняются беспрекословно. Она любит всех, кто с ней работает во дворце, — от контролера до буфетчика, хотя и устраивает им страшные разносы, но никого не оскорбляет. По-моему, за последние двадцать лет от нее не ушел ни один человек—это говорит о многом. Партер во дворце убирают и вместо него заливают на площадке лед за шесть часов. В таком большом зале! Идеальная организация работы. Наверное, Анна Ильинична ночами не спит, а сидит у себя во дворце. Дома шестидесятитрехлетнюю Анну Ильиничну не застать. Со счета можно сбиться, сколько чемпионатов мира она у себя во Дворце спорта провела, сколько международных турниров.
Анна Ильинична для сборной СССР по фигурному катанию — талисман. Много лет Синилкина как руководитель советской делегации привозила на международные соревнования команду, у которой выиграть было практически невозможно. Несколько раз она не выезжала с нами на чемпионаты, и именно тогда команда выступала слабо. В начале сезона она внимательно смотрит программы у всех, кто поедет на соревнования за рубеж. Беседует со спортсменами, с тренерами. Ей одной позволено сказать прямо, что программа никуда не годится, с такой программой она спортсменов никуда бы не повезла. Но так же прямо и открыто она может признаться в том, что неправа.
Для меня и моих спортсменов Анна Ильинична Синилкина сделала очень много. Я помню, в те дни, когда ко мне перешла Роднина, я очень нервничала, и Анна Ильинична позвала меня к себе, чтобы успокоить. Она не только обещала мне полную поддержку, но и назначила лучшие часы на льду для тренировок. Анна Ильинична умудряется быть в ровных дружеских отношениях со всеми тренерами сборной, что очень непросто. Понимает, что каждый из нас по-своему прав. Понимает и пользуется полным доверием каждого.
Когда-то я жаловалась ей, что Бестемьянову и Букина, как мне казалось, засуживают. «Подожди, Таня, не дергайся, всему свой срок, и твои будут чемпионами»— так говорила Анна Ильинична, и ей невозможно было не верить, потому что за много лет в фигурном катании она научилась точно предсказывать судьбу спортсменов.
Синилкина очень помогла Родниной, когда Ира решила перейти на тренерскую работу. Разместила всех ребят, которых Ира пригласила из других городов, дала зал, лед... Что еще тренеру надо? Анна Ильинична всегда верила в Роднину. Она помогла Моисеевой и Миненкову, когда они от меня ушли, она помогла Миле Пахомовой, когда та решила стать тренером. Набрала Наташа Линичук за месяц себе группу, и опять я вижу помощь Анны Ильиничны в организации тренировок для группы Линичук. Заканчивают люди кататься и идут не к кому-нибудь, а к Сикилкиной. Судьба многих больших фигуристов после расставания со спортом была определена Анной Ильиничной Синилкиной.
День тренера
Он складывается по-разному, но всегда превращается в бесконечную гонку. Тренеры одиночников встают обычно в шесть утра, потому что заведено неведомо кем и когда — с семи у одиночников тренировка, тренеры пар и танцоров появляются на катке позже, но и уходят позже. Приходит тренер на работу, переодевается во все зимнее (если даже на улице лето), раньше в валенки и шубы, а сейчас во все надувное и поролоновое, становится похожим на шар, надевает коньки—неважно, сколько тренеру лет — и идет на лед вместе со своими учениками. Только так и не иначе начинается день у любого тренера по фигурному катанию.
Я, например, много лет начинаю работу в девять тридцать. Первая утренняя тренировка — занятия с парами. Два часа урок, пятнадцать — заливка пьда и снова два часа, теперь уже с танцорами. После утренней тренировки приблизительно три часа перерыв.
Наступает вечер, и опять пары, потом танцоры. Так до десяти — раньше не получается, чаще задерживаюсь. В трехчасовой перерыв надо не только пообедать, но еще успеть с массой дел, казалось бы не связанных с твоими прямыми обязанностями, но неизбежных: поездки спортсменов, питание, медицинское обследование и даже учеба ребят — в школе, институте — тоже забота тренера. Часто надо ездить на примерки, когда шьются новые костюмы для твоих спортсменов. А если сложить число учеников и костюмов, которые им шьются (это очень важное дело и нельзя его никому доверить), то получается, что я сижу в Доме спортивной моды месяцами.
Так проходят дни, недели, а теперь уже, можно сказать, и годы.
В любой семье, где один из супругов тренер, самым глазным невольно становится его работа, так как семья, никуда не денешься, начинает жить в режиме тренировок, сборов, соревнований. Муж в гости без меня идти не хочет, в кино не пойдет. Он может поехать на концерт, так как это ему надо по работе. Но обязанности хозяйки на мужа я перекладывать не могу и не собираюсь. Да и вообще как-то странно представить Володю — известного пианиста — за уборкой или готовкой. Но обедать надо, и вообще в доме, учитывая мои отлучки, должны быть запасы еды. Я приезжаю с тренировки, ставлю на маленький огонь огромную кастрюлю супа и ложусь спать, заведя будильник. В два часа ночи встаю, иду снимать кастрюлю с огня. Вот у меня уже готов и бульон. Утром я его заправляю. Котлеты или отбивные я готовлю в таком количестве, как небольшая заводская столовая к обеденному перерыву, и так же, как в столовой, они все съедаются за день — у нас дома всегда бывает много людей. Хотя я по наивности рассчитываю, что Володе обедов хватит недели на две.
Конечно, совмещение в одной семье наших с мужем профессий, связанных с постоянными разъездами, немыслимым расписанием, требует от членов семьи доброжелательного отношения друг к другу.
Нам помогает то, что у нас одинаковые характеры. Володя, как и я, уживчивый и отходчивый человек. Нам не надо друг другу объяснять свои поступки. Он понимает меня моментально.
Не часто мы с мужем оказываемся вместе
Человек с тонким, хорошо развитым вкусом, Володя помогает в работе и мне. В Москве я не пропускаю ни одного его концерта. Очень нервничаю, когда он играет. Просто колотун бьет. Внимательно слушаю, сколько аплодисментов, считаю, сколько «бисов». А я не помню концерта, чтобы его не вызывали еще и еще... Слушаю, как и кто его поздравляет. Уши у меня вырастают до необыкновенных размеров. Мне очень стыдно, но как же иначе?
Я всегда и во время и после выступления своих учеников очень внимательно слушаю аплодисменты зала. Всегда их тщательно взвешиваю. Зала видеть я не могу, не могу на него отвлекаться, но слушаю его с первой же секунды... На сколько "больше аплодисментов у меня, чем у других? Где они теплее, где равнодушнее? Да, бывают и равнодушные овации. Иногда вместо аплодисментов наступает пауза, мертвая тишина, порой она дороже любых криков.
Нет, я ничего не вижу, но дыхание зала ощущаю, как свое. Зал меня вывести из себя или раздражать не может. Публика, если она не принимает программу, в этом не виновата. Наверное, ужасно обидно, когда освистывают твой труд. За все время моей тренерской работы я, к счастью, подобного не испытала.